Тысяча лун

Как я тогда написала письмо за Пег, так теперь некий проповедник по имени Иодокус Траутфеттер прислал мне письмо, написанное под диктовку Джаса Джонски, хотя тот, насколько мне известно, ходил в школу в Нэшвилле. И в лавке мистера Хикса он все время писал – без конца заносил в книгу заказы на то да се. Может, это не то же самое, что изливать свое сердце. Изливать свое сердце дьявольски трудно. Для Пег годился прямой разговор, но преподобный Траутфеттер склонялся к иному. Я сохранила это письмо, поскольку что-то в нем внушило мне смертный страх. Может быть, сначала я не поняла, что в нем говорилось, а потом поняла.

Дражайшая моя Винона Коул!

Писано сие преподобным И. Траутфеттером по просьбе мистера Джаса Джонски, эсквайра, жителя города Парис, штат Теннесси, уроженца города Нэшвилль. Хоть я и впрямь знаю грамоте, я боюсь, что не смогу без посторонней помощи выразить истину. Дражайшая Винона, вследствие любви, питаемой мною к тебе, и относительно нашего недав-него намерения совершить честное бракосочетание в методистской церкви г. Парис, Теннесси, я настоящим объявляю тебе, что мое желание и моя любовь пребывают неизменными и что хоть в недавнем прошлом и имели место события, могущие вызвать сожаление в сердце человеческом, я признаюсь, что испытываю рекомое сожаление и желаю в полной мере и величии духа ПОВТОРИТЬ и ЗАНОВО ПРОВОЗГЛАСИТЬ свой обет любить тебя и взять тебя в жены перед собранием старейшин, священников, проповедников и прихожан вышеуказанной церкви.

«Ибо человек может согрешить и все же быть приведен к добру».

Снова и снова повторю тебе, что питаю лишь СОЖАЛЕНИЕ о каком бы то ни было вреде, который, как ты считаешь, был тебе причинен, за каковой вред я выражаю ПОКАЯНИЕ и СКОРБЬ и надеюсь, что ты сочтешь возможным вновь ПРИЗВАТЬ МЕНЯ В СВОИ ОБЪЯТИЯ и в целом ВОССОЕДИНИТЬСЯ с любящим тебя и полным раскаяния нижеподписавшимся.

ДЖЕЙМС ХЕНРИК ДЖОНСКИ

Затем он подписался и нацарапал, похоже, уже собственноручно: «Пожалуйста Винона я по правде тебя люблю». Может, он думал, что для меня это решит дело. Может быть, он писал совершенно искренне.

Письмо пришло на адрес моего работодателя, то есть в контору законника Бриско. Я прочитала послание, сидя за своим столиком, временно установленным в амбаре. Когда я подняла взгляд от страниц, оказалось, что законник искоса, склонив голову набок, глядит на меня. Он ничего не сказал, не спросил про письмо, хотя мог бы, если бы решил, что оно адресовано его конторе. Можно ли не подать виду, что сквозь тебя дует ураган, полный острых ножей? Если это вообще возможно, то я не подала виду. Я чувствовала себя крохотной, как птичка. Мне казалось, что мир – огромный валун, давящий на мое тело. Может, проще сдаться и дать себя сокрушить. Религиозные словечки были как нож, призванный меня зарезать. На миг мне показалось, что теперь я обязана выйти за него замуж – не потому что мне этого хотелось хоть на йоту, но из-за обращенных ко мне официальных терминов, вроде договора между Вашингтоном и индейцами сиу.

По пути обратно на ферму я дала письмо Лайджу и спросила, что он думает. Он прочитал его тут же, бросив вожжи на спину кобыле. Она дрожала от желания поскорее попасть домой.

– Преподобный Траутфеттер – не могу сказать, что знаю такого, – он сложил письмо и сунул обратно в конверт. – Прочитай это Джону Коулу. Он будет знать, что делать.

Земля пыталась стряхнуть с себя королевское иго летнего зноя. Кобыла топала по дороге. Когда мы оказались в сотне ярдов от хижины, я соскочила и помчалась домой по натоптанной тропе.