Тысяча лун

Но где-то в глубине этого счастья мелькала мысль о том, что, может быть, опасно тащить Пег на ферму Лайджа. Возможно, Пег тоже так думала, но ничего не сказала. Она переняла мое настроение, и казалось, что даже лесные птицы поют в согласии с нашим счастьем.

Как долго я носила в себе эту тяжесть? Я даже забыла, каково это, когда у тебя легко на сердце. В конце концов, мне еще и восемнадцати нет, кажется. Я не знала. Я родилась в полнолуние месяца Оленя. Почему-то теперь, когда за спиной у меня сидела Пег, мне казалось, что я возвращаюсь не только в тихую гавань, какой стала для меня ферма Лайджа Магана, но и в другое защищенное место. Куда-то далеко, на равнины, про которые мы не знали, зовутся ли они Небраской или Вайомингом, но думали, что это земля нашего сердца и наш дом, которым мы будем владеть вечно. Где я девочкой сидела в безопасности, с матерью и сестрой, под покровом типи, на котором снаружи и внутри были нарисованы магические знаки для защиты. И травы вдаль на все стороны света, и порою дальний гром от пробегающего стада бизонов или неслышный гром люпинов, лиловых и синих сгустков огня. Конечно, я не телом туда возвращалась. Лучше сказать, что ощущение первородной свободы вернулось ко мне, прилетев через возделанные и невозделанные акры земли меж мной и Вайомингом. Потому что судьба позволила мне найти «спенсер» Теннисона.

Мы уже приближались к вечеру, когда все цвета обретают простоту в сердце, все бурое растворяется и остается лишь один мрачноватый коричневый оттенок и вся гамма синих. Я будто ни разу толком не видела Теннесси и теперь вглядывалась в него впервые. Это Вайоминг, земля Пег и ее племени. Может, оставшихся чикасо и можно было по пальцам пересчитать. Но она сама по себе казалась мне целым народом. Ее красота была как легион толпы.

Но как сказать об этом Томасу и Джону Коулу? Я не знала.

Я знала, что они, может быть, сейчас боронят, полют сорняки меж рядов табака. Несмотря на воскресенье. Вдали от надзора проповедников и священников. В день Господень в Теннесси даже волосы не стригли, но сорняки и гусеницы-бражники не соблюдают Божьих дней. Церковь бражника – вкусные нижние листья табака. Может, Лайдж Маган сейчас обрывал цветки с табака или подвязывал растения, рискуя штрафом в два доллара с полтиной. Может, Розали и Теннисон терпеливо обирали гусениц, чтобы не бросать Лайджа одного на позор. Может, дикие звери, проходя незримо краем поля, понимали неотложный зов посевов, а солнце уже так ослабело, что тающий лес посерел и застрекотали кузнечики. Пилят на сломанных скрипочках, как однажды выразился Томас Макналти. Я не знала. Я не знала. Это было счастье – не знать ничего, кроме трусцы мула и рук Пег, так крепко вцепившихся в меня, что я боялась – она порвет мне рубашку. Тепло ее тела, время от времени льнущего ко мне, было так радостно, что я боялась – она порвет мне сердце. Порвет и починит, и все это на протяжении одного вздоха.

Воскресенье – подходящий день для чудес. А может, и нет. В нашем детском восторге таились маленькие живучие семена тревоги. Чем ближе мы подъезжали к знакомым лесам и полям, тем сильнее, казалось, даже мул волочит ноги, словно бедняк, идущий на виселицу – поначалу-то он, может, и бодро двинулся в путь. Желая держаться храбро, ибо страх – плохой слуга. Согрешила ли я против своих родителей, отправившись снова к опасностям лагеря Петри? Не обличив себя в этом преступлении, как я объясню, кто такая Пег? И с чего это мне вдруг втемяшилось возвращать винтовку? Фургон моих мыслей мчался сам, а я в нем была лишь беспомощным пассажиром. Можно подумать, Теннисону от этого полегчает, как сказал тогда Лайдж Маган. И все возможные неприятности, которые я, может быть, навлекла на обитателей фермы. Но я, в конце концов, не крала Пег – она сама себя украла. Укралась прочь. Кто-то подумает, что меня пугало именно ее присутствие и я понятия не имела, что с ней делать дальше. Но как раз это меня совершенно не заботило. Ручей сливается с другим ручьем, и воды их смешиваются непринужденно. Так представлялось мне то, что с нами произошло. Меня ничто не смущало в девушке, сидящей на муле у меня за спиной.

Мы увидели тучи, замутнившие небо над далекими горами. Но здесь, в полях Лайджа, солнце снова пыталось выбелить все ярко-зеленое. Труд, свершенный за день, измеряется облегчением, какое чувствуешь после. Истинный отдых. Клочок земли перед домом, поросший чахлыми кустиками, – акр земли, на котором плодородный слой был так тонок, что и пахать не стоило, он годился разве что на пастбище для старого мула. Как раз через этот клочок земли Тэк Петри давным-давно вел на нас своих людей. И он бы убил всех нас, если бы мы не убили его. Верней верного. Из дома слышались голоса. Значит, обитатели фермы уже закончили нарушать день Господень.