Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— О господин мой лев, осел поистине заслуживает извинения! Ибо, только слушая его рассказ, я умираю от страха!

И молодой лев, видя, что осел пустился удирать, крикнул ему:

— Но почему же ты так торопишься, приятель? Подожди немного, ты, право, заинтересовал меня! И мне бы хотелось, чтобы ты служил мне проводником в моих поисках Ибн-Адама.

Но осел ответил:

— Мне очень жаль, господин мой! Но я предпочитаю, чтобы между мной и им лежало расстояние в целый день пути, ибо, когда я вчера оставил его, он направлялся в эту сторону. И я ищу теперь какое-нибудь надежное убежище, чтобы скрыться от его хитростей и коварства. Притом мне хотелось бы, если ты позволишь, теперь, когда я уверен, что он не услышит меня, облегчиться, не стесняясь, и порезвиться ввиду хорошей погоды.

И, сказав это, осел принялся громко и продолжительно кричать, а затем, брыкаясь, громко выпустил из своего зада воздух триста раз подряд. Потом он довольно долго катался по траве и наконец поднялся, но, увидев облачко пыли, двигающееся по направлению ко льву, насторожил сначала одно ухо, потом другое, пристально вгляделся и, быстро повернувшись к нам спиной, пустился бежать и исчез.

Между тем пыль рассеялась — и перед нами предстал вороной конь, красивый, стройный, горделивый, с лоснящейся шерстью, с обычными белыми отметинами на ногах и белой, как серебряная драхма, звездой на лбу; и он приближался к нам с трепетным ржанием. Но когда он увидел друга моего, молодого льва, то приостановился из почтения к нему, а потом хотел из скромности удалиться. Но лев, совершенно очарованный его изяществом и прельщенный его наружностью, сказал ему:

— Кто ты, о прекрасное животное? Почему так мчишься ты среди этой пустыни и имеешь такой встревоженный вид?

Конь ответил:

— О царь зверей, я конь из породы коней! И я спасаюсь бегством от погони Ибн-Адама!

При этих словах изумление льва достигло крайних пределов, и он сказал коню:

— Не говори же так, о конь, ведь, право, стыдно тебе бояться Ибн-Адама при твоей силе, и росте, и ширине в плечах, ибо ты можешь одним ударом ноги отправить его на тот свет. Посмотри на меня! Я меньше тебя, а между тем я обещал этой маленькой трепещущей гусыне навсегда избавить ее от всех ее страхов тем, что нападу на Ибн-Адама, растерзаю его и съем всего целиком. И, сделав это, я доставлю себе удовольствие отвести эту бедную гусыню в ее дом, в круг ее семьи.

Но конь, выслушав речь льва, посмотрел на него с грустной улыбкой и сказал:

— Отбрось далеко от себя эти мысли, о сын царя, и не обольщайся так относительно моей силы, и роста, и быстроты моих ног, ибо все — ничто перед хитростью Ибн-Адама. И знай, что, когда я попадаю ему в руки, он находит средство управлять мной, как ему вздумается. Для этого он надевает мне на ноги путы из пеньки и конского волоса и привязывает меня за голову к шесту, вбитому в стену над моею головой, и, таким образом, я не могу ни двигаться, ни сесть, ни лечь. Но это не все! Когда он хочет ехать на мне верхом, то кладет мне на спину вещь, которую называет седлом, и подтягивает мне живот двумя жесткими подпругами, от которых мне очень больно; в рот он кладет мне кусок стали, который дергает посредством ремней, чтобы направлять меня, куда ему захочется; и, раз взобравшись мне на спину, он колет и сверлит мне бока острием так называемых стремян, и все тело мое покрывается кровью. Но это еще не конец. Когда становлюсь старым, и спина моя уже недостаточно гибка и упруга, и мускулы не могут двигаться достаточно быстро для него, он продает меня какому-нибудь мельнику, который заставляет меня день и ночь вертеть жернов мельницы до тех пор, пока я не одряхлею. Тогда он продает меня живодеру, и тот режет меня и обдирает и продает мою шкуру дубильщику, а волос — изготовителям решёт, сит и цедил. Такой удел мой у Ибн-Адама.

Молодой лев был чрезвычайно взволновал тем, что услышал, и спросил коня:

— Я вижу, что мне необходимо избавить мир от этого зловредного существа, которого вы все называете Ибн-Адамом. Скажи же мне, о конь, где и когда видел ты Ибн-Адама?

Конь сказал:

— Я оставил его около полудня. И теперь в погоне за мной он, вероятно, направляется сюда!

Но только конь успел произнести эти слова, как опять показалось облако пыли и повергло его в такой ужас, что он покинул нас, забыв даже извиниться, и помчался с места в карьер[3]. И мы увидели, что в облаке пыли большими шагами приближается к нам, вытянув шею и ревя благим матом, испуганный верблюд.

При виде этого большого зверя, несоразмерно огромного, лев вообразил, что это и есть Ибн-Адам, и, не посоветовавшись со мной, бросился к нему и собирался уже одним прыжком задушить его, когда я закричала что было силы:

— О сын царя, остановись! Это совсем не Ибн-Адам, а честный верблюд, самое безобидное из животных. И он, наверное, сам спасается от Ибн-Адама!

И молодой лев успел вовремя остановиться и, сильно смутившись, спросил у верблюда:

— Так это правда, и ты тоже, странное животное, боишься этого существа? На что же годятся твои огромные ноги, если ты не можешь раздавить ими его рожу?!