Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И тут Шамс ан-Нахар и Али бен-Бекар испустили глубокий вздох; и вот вторая певица, переменив ритм по знаку прекрасной фаворитки, запела:

О милый друг! О свет, что озаряет
Цветы любви, возлюбленного очи!
О нежная и пористая кожа,
Что пропускает уст моих напиток,
Столь сладкая для уст моих всегда!
О милый друг! Когда тебя нашла я,
Шепнула мне тихонько Красота:
«Вот он, взгляни! Божественной рукою
Он выточен! Он весь ласкает взоры,
Как дорогая вышитая ткань!»

При этих стихах князь Али бен-Бекар и прекрасная Шамс ан-Нахар обменялись долгим взглядом; но в это время третья певица запела:

О юноши! Счастливые часы
Текут так быстро, как струи потока.
Поверьте мне, влюбленные, не ждите
И пользуйтесь же счастием самим,
Не утешаясь обещаньем счастья, —
Оно обманет. Пользуйтесь красою
Цветущих лет и радостью свиданья!

Когда певица закончила эту песню, князь Али испустил глубокий вздох и, будучи не в силах сдерживать свое волнение, залился слезами. При виде этого Шамс ан-Нахар, которая была растрогана не менее его, заплакала тоже, и, так как она не могла более противиться своей страсти, она поднялась с трона и бросилась к дверям залы. И тотчас же Али бен-Бекар побежал в том же направлении и, приблизившись к большой занавеси дверей, встретился со своей возлюбленной, и, когда они обнялись, волнение их было так глубоко и желание так сильно, что оба они лишились чувств, один на руках другого, и они, конечно, упали бы тут же, если бы не были подхвачены девушками, которые следовали в некотором отдалении за своей госпожой, и они поспешили перенести их на диван и начали приводить в чувство, брызгая на них померанцевой водой и давая им нюхать оживляющие эссенции.

И вот первая очнулась Шамс ан-Нахар и посмотрела вокруг себя, она радостно улыбнулась, увидав своего друга Али бен-Бекара; но когда она заметила, что здесь нет Абальгассана бен-Тагера, она с тревогой осведомилась о нем. Он же, Абальгассан, из скромности отошел подальше, обдумывая не без страха последствие, которое могло иметь это приключение, если бы оно стало известно во дворце. Но когда он заметил, что фаворитка справляется о нем, он почтительно приблизился к ней и склонился перед ней. И она сказала ему:

— О Абальгассан, сумею ли я оценить когда-нибудь по достоинству добрые твои услуги! Только благодаря тебе познакомилась я с созданием, равного которому нет в мире, и узнала те несравненные минуты, когда душа замирает от полноты счастья! Будь же уверен, о Бен-Тагер, что Шамс ан-Нахар не будет неблагодарной!

И Абальгассан сделал глубокий поклон, испрашивая для нее у Аллаха исполнения всех желаний ее души.

Тогда Шамс ан-Нахар повернулась к своему другу Али бен-Бекару и сказала ему:

— О господин мой, я не сомневаюсь более в твоей любви, хотя моя любовь превосходит по своей силе все чувства, которые ты можешь питать ко мне. Но — увы! — мой рок пригвоздил меня к этому дворцу и не дозволяет мне свободно отдаться моим чувствам!

И Али бен-Бекар отвечал ей:

— О госпожа моя! Поистине, твоя любовь настолько проникла в меня, что срослась с моей душой и составляет ее часть, и после моей смерти моя душа будет одно целое с нею! Ах, какое несчастье для нас, что мы не можем свободно любить друг друга!

И после этих слов слезы дождем залили щеки князя Али, и Шамс ан-Нахар из сочувствия к нему тоже заплакала.

Но Абальгассан скромно приблизился и сказал им:

— Клянусь Аллахом, мне непонятны ваши слезы в то время, когда вы вместе. Что же было бы, если бы вы были разлучены? Поистине, теперь не время для печали; наоборот, лица ваши должны проясниться, и вы должны провести это время в радости и веселье!

При этих словах Абальгассана, советы которого ценились всегда высоко, прекрасная Шамс ан-Нахар осушила свои слезы и сделала знак одной из своих невольниц, и та тотчас же вышла и через минуту возвратилась в сопровождении многих прислужниц, которые несли на своих головах большие серебряные подносы, уставленные всевозможными блюдами, один вид которых радовал глаз.

И когда все эти подносы были поставлены на ковры между Али бен-Бекаром и Шамс ан-Нахар, все прислужницы отступили к стене и остались здесь в полной неподвижности.