Ты умрешь красивой

– Сначала поешь, – с нажимом повторила Зоя. Эмиль прорычал ругательство, схватил яблоко и вместе со стулом придвинулся к сестре. Уронив локоть на стол, он стал грызть яблоко в такой опасной близости от ее лица, что Зое пришлось утереть щеку от брызг сока и отстраниться от него.

– Весь наш Эмиль в своем репертуаре, – вздохнула Валери.

– Профиль, – проговорил Эмиль с полным ртом, нарочно жуя страшно непривлекательно и так, что подбородок запачкался соком, как у маленького ребенка.

– Мужчина около сорока лет… – начала Зоя.

– Он точно убивает не впервые. Такой опыт только к сорока и набирается. Согласен, – прокомментировал Эмиль, утирая рот ладонью.

– Эстет, разбирается в искусстве.

– Ну, понятно: платье, поза, макияж. Жертву перед смертью сытно накормил.

– Придерживается строгой дисциплины. Он перфекционист.

– Не оставил ни единой улики: ни волос, ни кожи, ни отпечатков. Опытный и довольно взрослый, но не старый.

– И… и работал в сфере обслуживания. Может, продавец, подмастерье, что-то связанное с одеждой. И сейчас служит… в дневное время.

– С одеждой? – Эмиль выпрямился, лицо его стало серьезным. – Ты что?.. Считаешь, что наш парень – «Призрак Тюильри»?

– Но теперь в платье найден мальчик, – вставила Вера. – За двадцать лет убийца не мог сменить ориентацию.

– Вы полагаете? – недоуменно воззрился на нее Димитрий, с интересом слушавший беседу детей.

– Вряд ли он сменил ориентацию, – ответила Зоя. – Человек в момент убийства испытывает самые искренние порывы. Как бы страшна ни была эта мысль, но нет более искреннего человека, чем убийцы в момент убийства. Если ему нравились девочки и он задумал их убивать, он не станет убивать мальчиков.

– Значит, это другой человек? – не поняла Вера. – Подражатель?

– Нет, он же, – сказала Зоя.

– Откуда такая дикая уверенность? – вспылил Эмиль.

– А ты все еще думаешь на Куаду? – усмехнулась Зоя. – Две версии, шитые белыми нитками.

– Да я сердце готов из груди вырезать и заложить, что это он! – горячо выпалил Эмиль.

– А вот и нет. И ты сам уже понял, что ошибался, только вредничаешь, не желаешь в этом сознаваться. Хочу видеть съеденное до конца яблоко, потом продолжим дискуссию.

Эмиль посмотрел на нее с ненавистью, молча доел яблоко, схватил ее руку и шлепнул огрызок в ладонь.

– Почему ты считаешь, что он разбирается в искусстве?

Зоя медленно положила огрызок на стол и вытерла руки о салфетку. Взгляд ее был странно остекленевшим, будто она заглядывала в будущее.

– Мальчик был одет в точно такое же платье, как на картине «Дама в белом» Поля Сезара Эллё, – пробормотала она. – И пошито с большой тщательностью, особенно шляпка.

– Картина висит в Лувре? Не помню такой.

– Нет… она из русского музея. Имени Пушкина.

– Куаду ее заставлял изображать картины. – Эмиль жестом указал на Веру. – Когда я ее нашел, она сидела полуголой посреди Люксембургского сада и изображала что-то из Мане. А «Призрак» никогда прежде не делал из трупов картины.

– Да, не делал. Я видела фотографии.

– Тогда почему ты считаешь, что это именно он?

– Оружие выбрано то же.

Глаза Эмиля расширились и тотчас сузились.

– Не нож, не стилет, не шило. – Он откинулся на спинку стула, заговорив очень быстро, точно пытаясь поспеть за своими мыслями-скакунами. – Тонкая игла рапиры! Даже не шпага, хотя в газетах писали, что «Призрак» орудовал ею. Почему он выбрал рапиру – узкое, тонкое лезвие? Он знает, как пользоваться только этим, однажды выбранным оружием. Он знает, как будет течь кровь, если проткнуть рапирой, ведь он не хочет залить все кругом. Он хочет, чтобы вся кровь была впитана юбками. Я бы взял стилет, конечно. Но он тогда был молод – в свой первый раз…

Эмиль замолчал, обдумывая свои слова.

– Вот что не давало мне покоя. Мог ли он сделать паузу на целых семнадцать лет?

По губам Зои скользнула горькая усмешка.

– Маньяки порой останавливаются, возвращаются к обычной жизни. Становятся семьянинами и даже заводят детей.

– Интересно, есть ли у него дети?

– Может быть, есть… Может быть, именно рождение ребенка его и остановило. Кроме того, я бы отнесла его к параноидальному типу личности, а такие с возрастом становятся трусами, и им уже не до убийств.

– Убийства прекратились в 2005 году… Да-да! – Эмиль уронил локоть на стол. – Параноик? Я делал ставку на нарцисса. В нем совершенно отсутствует эмпатия.

– Не всегда у убийцы отсутствует эмпатия… – отвечала Зоя голосом сивиллы.

– Простите! – Валери поднялась.

Видно было, что ей совершенно не по душе разговор, который затеяли ее дети. Убийства, маньяки – как можно было говорить о таком в столь благостном месте, как санаторий «Тейя-Ра». Это ужасно засоряло эфир отрицательными энергиями!

Но она вежливо откланялась.

– У нас с Димитрием много дел. Мы вынуждены вас покинуть. Но будем рады, если вы решите несколько дней провести у нас, Вера, – обратилась она с невесомым рукопожатием. – Бесконечно рада знакомству.