Василия Розанова возвратили русскому читателю. «Властитель дум» в начале века, он попал под запрет после революции 1917 года; его не только не печатали, но едва-едва упоминали. Между тем Розанов уникален. Неповторим его необычный талант, неповторима его удивительная саморазорванность, как бы выражающая антиномичность русской жизни, русского национального характера. «Один из крупнейших мыслителей русских» (М. Горький), он не скрывал своей антипатии к делу мысли, к науке. Выдающийся стилист, он испытывал определенную неприязнь к искусству слова. Враг социальных потрясений, он признавал, что «революция права»; юдофил, он легко превращался в юдофоба и наоборот; религиозный человек, не страшился богохульства; моралист, выступал против нравственности («я даже не знаю, через ять или через е пишется нравственность»)2. Таков Розанов. Весь сотканный из противоречий. И не наша задача рвать эту ткань, указывать на «ошибки», обличать в непоследовательности, сглаживать шероховатости, тем более — делать купюры, как это было принято совсем недавно под бдительным оком идеологической цензуры. Нам он нужен без прикрас. О Розанове говорили, что он пишет обеими руками — левой и правой, публикуясь и в революционной, и в консервативной прессе. Пусть предстанет он перед нами цельным, а не только с одного (левого или правого) бока. И ценим мы его не за метания и парадоксы, а за нечто последовательное и постоянное, неистребимое — любовь к России и русскому человеку.
Розанов писал о России в период начавшегося упадка страны. Позади осталась блистательная эпоха века Просвещения и классики, надвигались на Россию бедствия, чудовищные войны и самоистребление, апокалипсис, который он предугадал, а затем и живописал. И чем горше рисовалась ему судьба родины, тем острее он переживал свою сопричастность ей. До глубины души возмущала его ставшая уже тогда модной манера поносить родную страну: «У француза «chere France», у англичан — «старая Англия», у немцев — «наш старый Фриц», только у прошедшего русскую гимназию и университет — «проклятая Россия»3. Для Розанова Россия — мать, и чем ей хуже, тем больше она нуждается в заботе и любви. «Счастливую и великую родину любить не велика честь»4. Ты полюби ее тогда, когда она слаба, унижена, порочна. Впрочем, когда с Россией приключилась беда, у Розанова тоже вырвалось: «проклятая Россия», но он тут же поправился — «благословенная Россия». А перед этим он попытался объяснить, в чем дело: «Россию подменили. Вставили на ее место другую свечку. И она горит чужим пламенем, чужим огнем, светится не русским светом и по-русски не согревает комнаты.
Русское сало растеклось по шандалу. Когда эта чудная свечка выгорит, мы соберем остатки русского сальца и сделаем еще последнюю русскую свечку. Постараемся накопить еще больше русского сала и зажечь ее от той маленькой. Не успеем — русский свет погаснет в мире.
До какого предела мы должны любить Россию?.. До истязания самой души своей… Любовь к родине
Эти слова он писал в те дни, когда создавал «Апокалипсис нашего времени». Потом Н. Бердяев назовет «малым Апокалипсисом» то, что обрушилось на нашу страну. Розанова Бердяев чтил необычайно: «В. В. Розанов один из самых необыкновенных, самых оригинальных людей, каких мне в жизни приходилось встречать. Это настоящий уникум. В нем были типические русские черты, и вместе с тем он не был ни на кого похож… По внешности, удивительной внешности, он походил на хитрого рыжего костромского мужичка… Литературный дар его был изумителен, самый большой дар в русской прозе»6. Для сравнения характеристика Л. Троцкого: «Розанов был заведомой дрянью, трусом, приживальщиком, подлипалой»7. Немудрено, что после Октября 1917 года стали ходить слухи о расстреле Розанова.
Розанов погиб не от чекистской пули, а от инсульта. Нищета, в которой он оказался, постоянный голод и холод ускорили конец. Розанова не стало 23 января 1919 года. Похоронили его в Черниговском скиту (Сергиев Посад) рядом с могилой другого русского философа — Константина Леонтьева. Через несколько лет скит был уничтожен, кладбище срыто и превращено в свалку.
Василий Розанов родился 20 апреля 1856 года в Ветлуге (Костромская губерния) в семье лесничего, рано скончавшегося и оставившего вдову с восемью детьми и скромной пенсией. Будущий писатель рос в бедности. Гимназистом, как вся молодежь того времени, он пережил увлечение Дмитрием Писаревым, Миллем, Боклем. Затем, однако, возненавидел позитивизм: «Никогда моя нога не будет на одном полу с позитивистами, никогда!»8 Новое увлечение (на всю жизнь!) — Федор Достоевский. Сочеталось оно, правда, порой с весьма нелестными высказываниями: «Достоевский, как пьяная, нервная баба, вцепился в «сволочь» на Руси и стал ее пророком»9.