Особое значение имеет вопрос о нравственных предпосылках воскрешения. Федоров вводит понятие супраморализма, который есть «…долг к отцам-предкам, воскрешение, как самая высшая и безусловно всеобщая нравственность, нравственность естественная для разумных и чувствующих существ, от исполнения которой, т. е. долга воскрешения, зависит судьба человеческого рода…
Супраморализм — это не высшая только христианская нравственность, а само христианство, в коем вся догматика стала этикою (догматы заповедями), и этикою, неотделимою от знания и искусства, от науки и эстетики, которые должны сделаться, стать орудиями этики…»20
Центральная категория этики — добро, что это такое? В труде Соловьева «Оправдание добра» последнее выглядит только как отрицание порока, то есть чисто негативно. Федоров пытается дать положительное определение добра. «Добро есть сохранение жизни живущим и возвращение ее теряющим и потерявшим жизнь»21. Подобная дефиниция не устроила бы Соловьева как раз из-за отсутствия в ней нравственной оценки живущего. Праведник и злодей здесь на равных. Соловьев, вначале восторженно принявший учение Федорова, затем разошелся с ним.
Основание добра — любовь. Здесь Федоров и Соловьев едины. Только для Федорова главное — любовь к «отцам». Он предлагает даже взаимную любовь в браке и любовь к детям трансформировать в любовь к родителям. «Брак, основанный на любви к родителям, имеет главной целью уже не рождение, а воскрешение, и такой брак (с целью воскрешения) имеет решительную всеобщность; ибо нет людей, у коих не было бы родителей, тогда как неимение детей — явление возможное и не очень редкое»22. Идеал Федорова — положительное целомудрие (отрицательное целомудрие — аскетизм, монашество). «Положительное целомудрие — это не оборонительная война, а наступательное действие против того духа чувственности, т. е. пожирания и слепой производительности, который был обожаем в древности, который и ныне боготворится под видом ли
Апологет общности, борец с индивидуализмом, Федоров оставался одиноким мечтателем. «Он много и настойчиво говорил о «соборности». Но сам он был человек уединенный.
Строго говоря, Федоров не был столь одинок в своих умонастроениях. Не говоря о том почитании, которым он был окружен при жизни, мы можем найти ряд оригинальных мыслителей, оставшихся неизвестными, но удивительным образом передававших духовные искания эпохи. Таков, в частности, А. В. Сухово-Кобылин, известный драматург и до последнего времени совершенно неизвестный как выдающийся мыслитель. С. Г. Семенова опубликовала интереснейшие фрагменты его рукописей, в которых история человечества предстает как космический процесс, результатом которого является претворение человеческого разума в божественный. Сухово-Кобылин видит во всемирно-историческом процессе три следующих момента.
«Первый момент есть теллурическое или земное человечество, заключенное в тесных границах нами обитаемого земного шара.
Второй момент — солярное человечество, т. е. то, которое является как всекупота обитателей нашей Солнечной системы.
Третий момент — сидерическое, или всемирное, человечество, т. е. вся тотальность миров, человечеством обитаемых во всей бесконечности Вселенной»25.
Ни один из русских идеалистов после кончины не получил столь живого посмертного отклика, как скромный библиотекарь Румянцевского музея. Возникает целое идейное движение последователей «московского Сократа». В 1914 году выходит «федоровский» сборник «Вселенское дело», открывавшийся многозначительным призывом: «Смертные всех стран… объединяйтесь!»
В пореволюционные годы федоровское движение не только не заглохло, несмотря на официальное непризнание, но получило новые импульсы: после победы Октября казалось все возможным — и преодоление земного тяготения и самой смерти. Когда умер Ленин, его тело не было предано земле не только в целях поклонения, но и с учетом возможного воскрешения26. Официально об этом не говорили, но такова была позиция многих видных коммунистов.