Твой любимый фамильяр

— Налево… прямо. Ещё раз налево, — бездумно бормотала она себе под нос, пока наконец не столкнулась с тяжёлой дубовой дверью, за которой и раздавался плач брошенных умирать эйфири. — Я сейчас! — крикнула она им, неуверенная, что её слышно за нарастающим треском гуляющего по стенам пламени. Обугливались и сжигались портреты, лопались вазы и тлели ковры, подбираясь к самым пяткам.

Анни отодвинула тяжеленный засов с дверей, даже не ощутив его веса. В коридор высыпали зарёванные девчонки в белых, местами подкопчённых платьях. Обезумевшие от жара и ведомые инстинктом выживания, эйфири рвались к спасению, едва не затоптав саму Анни. Она смогла заглянуть в стремительно пустеющие комнаты с рядом одинаковых двухэтажных кроватей, только когда мимо проковыляла последняя пара спасённых: две девочки сильно кашляли и опирались друг на друга. К дверям подбежали запоздавшие солдаты.

— За мной, — кивнула им Анни, уверенная, что среди быстро захватывающего всё вокруг огня ещё могли остаться те, кому можно помочь.

И не ошиблась. У единственного окна с вылетевшим стеклом лежала без сознания одна из девочек, отравленная дымом. Глаза пекло, они больно слезились, приглядеться было сложно. Метнувшись к ней, Анни упала на колени и приложила пальцы к тонкой шее: стучит. Жива.

— Помогите мне! — крикнула она солдатам, и один из парней в алой гимнастёрке спешно подхватил девочку на руки. Безвольно повисли вниз её обугленные синие косы. — Смотрите, есть ли ещё выжившие!

— Нет, леди! — отозвался второй солдат, которого разглядеть через стены огня не получилось. — Тут только тела! Уходим, живо!

«Тела… тела», — эхом отозвалось в затылке, и Анни тихо всхлипнула. Горько, больно.

Заслуженно? Справедливо?

Лёгкие болели без воздуха, огонь лизнул спину — она чувствовала жар, но не чувствовала ожога. Тело само подалось ближе к окну за живительным вдохом без гари, и, вспорхнув на подоконник, Анни замерла, непроизвольно посмотрев вниз.

Во дворе академии в ровных рядах стояли на коленях арестованные маги со связанными за спинами руками. Алеста в первом ряду, будто почётный гость. Солдаты выводили с торца здания дрожащих эйфири: не тех девочек в белых платьях, а зашуганных насмерть зверят в каких-то полоумных неглиже, едва прикрывающих поблёскивающие тела. Калеб стоял чуть в стороне, баюкая на груди девушку в серой потасканной форме, его железная рука путалась в её каштановых волосах, а подбородок покоился на её голове. Казалось, он теперь в жизни её не отпустит. Рами спасена. Академия уничтожена. Уничтожена и старая безумная наставница, и её детище. Никаких борделей. Никакого подчинения.

— Леди, нам лучше сейчас же уйти! — закричал за спиной кто-то из солдат, и тут Анни инстинктивно нашла глазами источник самой сильной эмоции во всей творящейся вакханалии.

Нисколько не утихшую боль, тухлятину, ненависть. Мерзкую до такой степени, что пекло сами кишки желанием выблевать это и никогда больше не ощущать.

Элай связывал руки преподавателя истории, того старичка, который пронёсся мимо Анни на лестнице. Он стоял к арестованным спиной, солдаты вокруг бегали и суетились, пытаясь собрать плачущих эйфири в кучу и успокоить. И никто, совершенно никто не обратил внимания, как Алеста освободила запястья от верёвки и медленно встала с колен. Её пальцы потянулись к широкому поясу с карманами, надетому поверх кожаных брюк, и в свете огня мелькнуло нечто отвратительно знакомое. Железное.

— Нет! — ахнула Анни, и в следующий миг пришлось пригнуться: за спиной что-то взорвалось, обдав спину нестерпимым жаром. Рухнула с грохотом одна из полыхающих кроватей, преграждая единственный путь отхода. Обернувшись, она уже не увидела в клубах дыма и огня солдат. Маги. Трусливые маги, и даже форма не придаст им благородства и желания рисковать ради насекомых.

Отчего-то даже не обидно, отчего-то совсем плевать. Важен лишь арбалет в руке Алесты, который она медленно поднимала, целясь в затылок Элая.

— Обернись! — закричала Анни, но её тонкий и слабый голос утонул в треске огня и в гомоне, царящем во дворе, в рыданиях испуганных эйфири.

Не увидит, не услышит. А Алеста — кто бы в этом сомневался! — больше не промахнётся. Может, в первый раз она лишь предупреждала, что способна сделать. Но сейчас решимости в сапфировых глазах и твёрдости вытянутой руки можно было позавидовать. А ненависть придаст ей сил не дрогнуть и лишить дом огня их наследника одной меткой стрелой.

Как удачно, что Алеста стояла практически под самым окном. Третий этаж, для её-то телосложения и роста, почти верная смерть. Смерть за своего хозяина — лучший исход для фамильяра, как сказала бы мадам Вальтц. А смерть за того, без кого утратишь саму себя — неизбежность, которая совсем не пугала.