Твой любимый фамильяр

Он кивнул и отошёл на шаг, чтобы через миг исчезнуть во всполохе огня. Анни вздохнула, опустив взгляд. Задержала его на кончике одной из кос, спаленной почти до половины. Надо же, она и не заметила, когда её волосы начали гореть. Кажется, стрижка неминуема.

Завтра. Всё завтра. Сейчас только умыться, дойти до кровати… Стоп. А ведь её спальня всё ещё отдана Пятой. Что ж, и её проверить не помешает.

Решив проложить путь в ванную через комнату с подлеченной эйфири, Анни поплелась по коридорам. Ватные ноги тряслись, а сильно поеденные дымом лёгкие заставляли покашливать на каждые пять шагов. Глаза слипались, и даже ручка двери в спальню поддалась раза с третьего.

— Пятая? Ты спишь? — шёпотом позвала Анни, заглядывая внутрь. Ответа не дождалась, и несмело шагнула вперёд, тихонько прикрыв за собой дверь.

Эйфири с розовыми волосами всё ещё лежала в кровати, накрытая одеялом. Только мёртвые глаза широко распахнуты, а рот застыл в немом крике. Голова свёрнута набок под неестественным углом, и в лучах уже слабо бьющего в окно рассвета бледная кожа больше не блестела.

— Нет… нет-нет-нет! — разом забыв про усталость физическую и магическую, Анни метнулась к постели, не веря, что так случилось: — Что… как?! Кто?!

Всхлипывая и не сдерживая ужаса, она бездумно трясла холодное тело за худые плечи, будто пытаясь разбудить. Покрытое полосами чёрной копоти лицо стало влажным от проступивших слёз и горечи: она не сдержала слово, не смогла подарить бедолаге долгожданную безопасность и свободу. Слабая, слабая, никчёмная! Всхлип душил горло и стал громким, отчаянным рыданием, и Анни отпустила мёртвое тельце, чтобы найти одеревеневшую руку:

— Прости… прости меня. Это всё я, я виновата…

— Вот уж действительно, маленькая леди, — раздался за спиной тихий укоризненный вздох, и Анни резко обернулась, натыкаясь взглядом на Уолта.

— Что… что вы имеете ввиду? — туго сглотнув, прошептала она, а сердце быстро ускоряло ритм до сумасшедших кульбитов.

Уолт старчески покряхтел, неспешно подходя к кровати вплотную. Грустно опустились уголки его губ, когда он кивнул на труп Пятой:

— Этого бы не было. Мне не пришлось бы заниматься такой мерзостью, если бы не вы.

— Заниматься…

Уставшее тело не успело отреагировать, а слипшийся в кашу мозг — сопоставить слова с действиями. Уолт с неожиданной для его возраста стремительностью обхватил её сзади, сжав в руках до чудящегося хруста рёбер. Анни громко закричала, вцепляясь ногтями в его руки, но сил сопротивляться всерьёз не было, лишь царапать.

— Мой господин приказал устранить угрозу, — тихо и обречённо выдавил Уолт, будто не замечая, как Анни пыталась вырваться из его хватки. — А у меня всегда был лишь один господин.

Его рука схватила её за голову. Анни заверещала громче, одновременно пытаясь и лягнуть его, и укусить, и лишить эмоций, если бы они были у безразлично исполняющего приказ старика. Но тот оставался совершенно пуст, когда с тихим, неизбежным хрустом силой свернул голову Анни влево, будто погасив пламя свечи. С треском ломая тонкую шею, как цыплёнку.

Она обмякла и скатилась на пол, уже не увидев, как Уолт доставал из кармана платок и брезгливо вытирал руки. А затем бросил платок на застывшее лицо Аннабель — Двенадцатой эйфири в выводке, лучшей на своём курсе, фамильяру наследника, только сегодня нашедшему свои крылья.

— Насекомые… Сколько же после них уборки.

Часть 13. Гори

Герой пожертвует тобой во благо всего мира.

Злодей пожертвует всем миром ради тебя.

Только что зажжённая сигарета выпала из ослабевших пальцев так медленно, что казалось, будто она летела не через воздух, а через вязкий кисель. Удар. Настолько резкий и неожиданный, незримый удар в грудь, что Элай качнулся, едва устояв на ногах. Непроизвольно ухватился за плечо Калеба, и тот повернул к нему голову, отрываясь от созерцания разбегающейся под приказами Винда группы солдат.

— Что с тобой? — нахмурился он, обеспокоенно выискивая взгляд Элая: — Эй?

Невозможно ответить, удар был силы десяти лягающихся лошадей разом. Вышиб воздух и мгновенно выжег дыру на том месте, где должна была быть нитка к его маленькому отважному фамильяру. Слабость в коленях и ужас: до тошноты знакомый холод потерянной связи, скрип вырванного из нутра каната. В разы хуже, чем восемь лет назад. Собственная кровь на миг загустела, остановив пульс, а затем вспыхнула, побежав в сотни раз быстрей обычного. Вдох принёс ноющую боль пустоты, отдавшую по рёбрам, сжавшую кишки.

— Анни, — с трудом выдавил Элай, через муть в глазах почти не различая перед собой побледневшее лицо Калеба.