Тутанхамон

— Да, твоё величество. Мой отец хотел защитить меня... — Не в силах больше сдерживаться, я заплакала, не стесняясь присутствия фараона. И тогда он привлёк меня к своей груди и поцеловал, но не так, как целуют, когда просто хотят утешить. Я очутилась в его объятиях, пылких и нежных, я услышала стук его сердца, я заглянула в его прекрасные глаза, полные нежности. И, охваченная огнём солнца, я наконец разомкнула уста и поведала ему о своей любви. Не обращая внимания на молчаливое присутствие кушита, не утирая своих горьких и одновременно счастливых слёз, я рассказала о том, как впервые увидела изображение мальчика с добрыми и удивлёнными глазами, о том, как любовь к нему заставила меня заплакать за своей занавеской, как ловила каждый его взгляд, как ночами мечтала о нём, как согласилась стать женой благородного Кенна, который знал о моей любви и считал её естественной, как, потеряв его, мучилась чувством вины и всё же в мечтах совершала грех, вновь и вновь возлагая своё сердце на жертвенник любви к Солнцу, к тому, кто был неизмеримо выше меня. Он слушал, не размыкая объятий, глядя прямо в мои глаза, и мои слова лились потоком, бурным и благодатным, как воды Хапи, лились, освобождая меня от моей собственной тайны, сжигающей моё сердце и плоть. И когда слова кончились, я прижалась к его груди и закрыла глаза, отдавшись блаженному счастью принадлежать ему, быть его верной рабыней, следующей только за велениями его сердца и уст. И ещё я подумала: «Здесь, здесь, в этой мастерской, должно было это случиться...» Моя мать, которую я никогда не знала живой, смотрела на меня добрыми счастливыми глазами, глазами женщины, ведавшей, что такое любовь. Смотрел на меня и Кенна, на лицо которого я не успела набросить тёмную ткань, но во взгляде его не было осуждения, одна лишь бесконечная печаль. И когда мой прекрасный возлюбленный выпустил меня из своих объятий, я услышала то, что мечтала услышать и чему боялась поверить:

— Ты войдёшь в мой женский дом, Бенамут, как только окончатся дни великой скорби и поправится твой отец, и я сделаю так, что ты забудешь все тревоги и печали в моих объятиях. Обещаешь забыть? — И он ласково погладил меня по щеке, задержав кончики пальцев возле моих губ. — Ты приятна мне, ты желанна моему сердцу, и то, что сказал мне Кенна перед смертью... Я догадывался об этом, но власть фараона не должна мешать счастливой любви его подданных. — И, увидев моё вспыхнувшее лицо, наклонился и прошептал тихо, одними губами: — Ты помнишь льва хатти? Ты хранишь его? Когда я приду к тебе в первую ночь, сделай так, чтобы он смотрел на нас, ибо в нём уже была моя к тебе любовь. А Хоремхеб понесёт наказание за то, что он сделал...

ПОЛКОВОДЕЦ ХОРЕМХЕБ

Эйе прекрасно знал, что немилость фараона, обрушившаяся на меня после случая с царским скульптором, не могла быть долгой и суровой, и потому без опасений явился в мой дом, уже с порога начав рассыпаться в любезностях. Не могу сказать, чтобы в тот день я был любезным хозяином, ибо даже не предложил чати пальмового или виноградного вина и принял его в своём покое, который был скромным жилищем воина, привыкшего к трудам и битвам. Покой этот был совсем не похож на все остальные помещения моего дома, где всё было роскошно и драгоценно, но в нём глаза мои отдыхали от блеска золота и лазурита и в нём легче было вести деловые разговоры. Это должно было поразить всякого, кто видел обстановку моего дома и кому было неведомо это тайное убежище сокровенных мыслей Хоремхеба, но ничто не могло смутить Эйе, старого хитрого Эйе, который так ловко умел устраивать свои дела, несмотря на то, что ему никак не удавалось взять верх над молодым фараоном. Он начал обычным деловым тоном, который мы выдерживали уже на протяжении нескольких лет, и по его лицу я, как всегда, не мог догадаться ни о его мыслях, ни о его настроении.

— Мне всё известно, Хоремхеб, и мне было бы трудно удержаться от того, чтобы не выразить тебе своё удивление. Неужели тебе так приглянулась дочь скульптора, что из-за неё ты готов был пожертвовать своим положением? Поистине, этот шаг был безумен, дорогой Хоремхеб, и благодари богов, что всё это кончилось хорошо...

— Для меня ещё не кончилось.

— Хорошо для Хесира, хорошо для Бенамут, хорошо для фараона, на ложе которого оказалась красивая, любящая его девушка. Он провёл у неё четыре ночи подряд, такого давно не бывало! И для тебя всё окончится хорошо, если только ты будешь благоразумен.

— Благоразумие принадлежит тебе, Эйе.

— Оно может стать и твоим достоянием, если ты будешь внимательно слушать меня и ещё понимать, что я скажу. Кстати, из-за этой девушки Бенамут ты невзлюбил Кенна и попытался поссорить его с Небутенефом? А ведь Кенна когда-то очень любил тебя. Жаль, что он погиб, он был благородный человек, хорошей крови. Как это случилось, ты видел?

— Я был рядом с ним, когда хананейская стрела вонзилась в его горло. И я ей не помогал, Эйе, если ты это хочешь узнать.