Туманы и чудовища

– Она добралась до моего механизма! – голос Буяна хрипел, но хрипел непривычно, так, словно он надорвал глотку, пытаясь до нее дозваться.

Люди остановились. Туман, еще мгновение назад вихрившийся тонкими ручейками, замер. Леда провела рукой перед глазами ближайшего соседа – тот никак не отреагировал. Площадь бездноплавательницы превратилась в площадь живых статуй. Это ли не самое жуткое, что видела Леда в своей жизни?

Нет. Пожалуй, все-таки нет.

Она развернулась к Буяну и подняла голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

– Ты – не моя ошибка. Ты – не моя судьба. Ты волен делать все что угодно.

– И именно поэтому иду с тобой, – выдохнул он прежде, чем Леда успела договорить.

Крылья его не дрожали – он сложил их, словно щит, вокруг Леды.

Она достала из кармана юбки ножницы. Подумала и переложила их в правую руку, а левой вытянула из-за пазухи иглу. Может, ее и должны были выгнать из Цеха – чтобы она узнала о том, что существует его противоположность. Сирены сшивали и хранили события и людей, и это… захватывало дух.

Костяные ножницы совсем не ломили пальцев.

Она не спешила.

Туман рассеивался вместе с последними редкими нотами чужой песни – Тишь кружила над толпой, а потом упала камнем вниз. И Леда поняла – там Сольварай.

Туману больше нечем было петь, но он все еще мог обещать. В рассеивающейся дымке Леда видела бесконечные повторения своих желаний – неясные фигуры вернувшихся родителей, новый дом без дяди, магистерские ножницы в руках. Она видела – краем глаза, стараясь не вглядываться, – и желания Буяна: фигуры двух мальчишек, двух юношей, двух мужчин. Вихо с братом, который получил шанс вырасти. Шаги босиком по траве. Танец с…

Леда отвела взгляд.

Если бы у статуи бездноплавательницы было лицо, оно бы сейчас смотрело на нее с укоризной. Конечно – мешает возрождению города. Разве не хочет она, чтобы все вернулось? Чтобы Инезаводь снова наполнилась приезжими, а в недрах земли снова добывали магию?

Но еще у ног бездноплавательницы скалился Порез. Его больше не сдерживали стенки механизма – куски ящика со следами когтей сирены валялись тут же, на камнях. Тишь не дослушала. Механизм нельзя было ломать.

Порез походил на… Леде было сложно его описать. И в то же время легко. Это была рана на Мировом полотне. Зияющая космическим холодом. И голодом. Бездонная. Ненасытная. Она не успокоится, пока не поглотит все, до чего дотянется. И Леда, конечно, не могла ей этого позволить.

Когда у тебя всего один вариант, выбор все равно есть, потому что ты можешь просто отказаться. Развернуться и уйти.

Порез ширился, трещал по швам. По краям его пробегали темные молнии – отражение тех, что впечатались в нить судьбы Ваари, скрыли его собственную нить. И из этих новых физически оков ее не мог вызволить ни один мастер – ни прежний, ни нынешний, ни скрывающийся, ни работающий у всех на виду.

Леда сделала глубокий вдох. И щелкнула ножницами. Поймала тьму на их острие. Повернула…

Лезвия не зашипели и не расплавились, как случилось с ее прежними – металлическими – ножницами. Но что она могла сделать с их помощью? Рассечь одну нить, чтобы на ее место пришли другие?

Черные пустые нити переставали быть сплетением и становились полотном. Полотном, которое выворачивало мир наизнанку и показывало обратную его сторону. То, что никто не видел: оборвавшиеся нити, узелки – все, что позволяло наружному узору быть прекрасным и выверенным.

Замерцало на периферии золото ее собственной нити – Порез был голоден.

В груди что-то вспыхнуло и потянуло, словно рыболовным крючком. Леда была рыбой. Или, может, осьминогом, у которого осталась всего пара конечностей. Или неподвижной устрицей, в которой никогда не созреет жемчужина, потому что она выплюнула весь накопленный песок. Перед глазами пронеслось начертанное углем изображение в одном из переулков Города-Грозди – что-то хрупкое, как те стрекозы на почтовых ящиках, – и несколько спутанных полупрозрачных прядей, сквозь которые было видно звезды.

Леда убрала ножницы и достала иглу. Схватила собственную нить судьбы руками – она уже делала так, она выдержит. Продела ее в игольное ушко – легко, словно так и должно было случиться.

Порез ощетинился голодной улыбкой.

Швея из дома Штормов начала шить.

Она не видела, как рассыпается, становится тем, чем и должна была быть всегда, – пылью и нитями, как и все остальное во Вселенной, – но чувствовала это. Не страхом – спокойствием. Почти благоговением. Краем глаза она видела свои волосы, которые теряли цвет, растворялись в окружении, становились… туманом.

Ну конечно. Туман.

Леда закрыла глаза. Была ли она готова? Кажется, теперь, когда в ее потухшем сердце вдруг выбило искры… когда она должна бы, наоборот, хвататься за берега жизни с новой силой… она была готова как никогда. Готова даже больше, чем когда отводила взгляд от своих израненных рук, которые больше никогда не смогут ножницами отхватить от песни все волшебные куски, выкроить из реальности плащ-невидимку или полотно недели и тем более поймать за хвост чью-то судьбу.