Туманы и чудовища

Тараш вынул из-за яркого пояса кинжал. Леда отшатнулась, едва заметив, что он вытягивает свою длинную белую конечность… а потом открыла глаза. Когда она успела их закрыть? Тараш протягивал ей свой кинжал. Что было принято делать в подобных случаях? Благодарить? Приседать в поклоне?

– Мне нечего дать взамен…

Леда снова вспомнила о ножницах, наверняка покоящихся теперь на дне морском. Обменивать их на клинок она бы все равно не стала. Она подняла взгляд, но Тараш смотрел не на нее. Он смотрел на Саасши.

– Когда израненные судьбой руки сомкнутся на рукояти… – прошептал Саасши. А потом взглянул на Леду – в его глазах цвета моря заискрились светлячки надежды.

Леде не нужно было хоть раз слышать печать проклятия, чтобы знать – это она. Если Саасши доверял этому сирену таскать на поясе свою сестру…

Она медленно протянула исчерченную молниями руку и сомкнула пальцы на рукояти. Бережно провела второй рукой по лезвию – широкому, словно лист.

На первый взгляд из общего у Лэ’ши с братом были только бледная кожа – хотя морское солнце высушило и подрумянило Саасши – и темные с зеленью волосы. Но стоило присмотреться, и в глубине ее темных глаз тоже всплывала зелень, а губы изгибались в такой же кривой усмешке. Волосы ее были короткими и взъерошенными – так, наверное, выглядел бы сказочный ифрит, выпущенный из кольца или лампы.

Лэ’ши громко и с восторгом выругалась. Саасши тут же бросился ее обнимать.

Они начали праздновать, еще не причалив: когда Буян вскарабкался по сетям на корабль, опьяневший Тараш уже изображал русалку на носу корабля под чутким и громким руководством Лэ’ши, от которой ни на секунду не отходил брат. Беневолент носился от кладовок наверх и обратно, смеялся громче всех и тоже почти не отходил от воссоединившихся брата и сестры.

Появление огромного чудовища никто не заметил. Леда сидела в сторонке, сцепив руки вокруг коленей, и улыбалась в распущенные волосы – после полета и купания они были жесткими и завивались еще больше. Леда решила отпустить их на волю… когда она в последний раз это делала не перед сном, а просто так?

Буян подполз к ней, сильно заваливаясь на правый бок – левое крыло он берёг.

– Что я пропустил? – пророкотал он.

– Семейное воссоединение. И немножко волшебства, – буркнула Леда, не поднимая головы от коленей.

– Ого! – Лэ’ши посмотрела в их сторону, и Буян неловко переступил когтями по доскам. – А из этого фигура на нос получится еще лучше, а!

– И много алкоголя, похоже, – прошипел Буян, прижав к шее гребни и чуть зашипев от боли. – Что такое «фигура на нос»?

Последнее Буян произнес на сумеречном. Вернее, полувыплюнул-полупроскрипел. Леда резко повернула голову – пушистые водопады качнулись вместе с ней.

– Я так долго вас слушал, что кое-что уловил.

Он совсем по-человечески шевельнул когтистыми пальцами, и сердце Леды снова сжалось. Он был когда-то человеком. В этом она не сомневалась. Откуда он ее помнил? Видел в Цеховых башнях двора? Когда Леда говорила о Городе-Грозди, он ведь вспоминал и город тоже.

Леда объяснила ему, что такое носовая фигура корабля. Буян не только не обиделся, но и полез вперед под одобрительные крики толпы, чтобы собственноручно проверить, хорошо ли у него получится представлять этот корабль.

Ближайшей сушей на их пути был остров, темнеющий хвойным лесом и окаймленный горным полумесяцем. Здесь жили сирены.

Как иначе? Случайности давно перестали происходить в Лединой жизни. Она получила мундир, чтобы залезть в архивы Благих Когтей. Не зря: там, за несколькими решетками и замками, в пыльном углу ютился чей-то древний дневник, из которого Леда узнала, что нить судьбы надо искать прямо над шеей, где кости сплетаются с кровью в невообразимый узел жизни. Она нашла Буяна по сиянию собственной нити судьбы – вшив ее в то, о чем ничего не знала. Она спасла множество будущих, лишившись своего. Вернулась в Инезаводь и обнаружила, что запомнила ее куда более враждебной, чем она есть. Сирена сбросила ее в море, и она оказалась на острове, который был их колыбелью. Где-то далеко на западе, посреди Пустынного моря, если верить Джарху.

– Вам стоит поговорить с ними, – прошипел Тараш, который мучился мигренью и постоянно мотал головой, высматривая Лэ’ши. Пальцы его раз за разом неосознанно смыкались на поясе, там, где прежде был кинжал. Неудивительно. Отвыкать от чего-то настолько привычного сложно, но перемены – это не всегда плохо.

Бравая команда Саасши расположилась прямо в песчаной бухте, в тени огромного холма: Тараш с неохотой, но довольно проворно для все еще пьяного полез наверх, чтобы отцепить паруса. Им предстояла работа. А Леде…

Тараш ничего не слышал о сирене, которую она описала, – со шрамом на половину лица. Может, она получила его не так давно. Если в Инезаводи пели сирены, то стоило… стоило в самом деле поговорить с ними.