Цветные рассказы. Том 2

Ах, какие удивительные ночи!
Только мама моя в грусти и в тревоге:
– Что же ты гуляешь, мой сыночек,
Одинокий, одинокий?
Из конца в конец апреля путь держу я.
Стали звёзды и круглее, и добрее.
– Мама, мама, это я дежурю,
Я – дежурный по апрелю!

Б. Окуджава

Неплохо было бы написать рассказ о тетушке Доре, мадонне со Старо-Невского. Но этот рассказ не о ней.

День первый

Борис вернулся из колхоза, заскочил домой на Литейный, оставил «колхозную» одежду – кирзовые сапоги, портянки, давно потерявшие вид штаны для грязной работы, свитер, ватник, переоделся в «цивильное» и направился к тетушке Доре на Старо-Невский проспект.

По пути зашел в парикмахерскую на Литейном, недалеко от Белинского. Волосы проредите, пожалуйста (волосы у него были жесткие и густые, без прореживания торчали колом). Полубокс, виски – прямые, короткие, с боков – покороче, наверху пусть будут длиннее, но только не кок, пусть будет плоский срез. Одеколоном не надо, терпеть не могу. В целом получилось неплохо, но дороговато – истратил почти полтинник (копеек, конечно).

Родители отдыхали в литовском Бирштонасе. Все совпало. Мать с отцом приедут через неделю, занятия в институте начнутся через неделю. И колхозная баталия завершилась, из города приехал какой-то серенький дядечка, партийный чин, наверное, собрал старших и объявил: «Всё, студенты, заканчивайте, по домам».

Вообще-то, ожидалось что-то в этом роде. В деканате перед отъездом сказали – в колхозе будете четыре недели, хорошенько поднажмёте – вернетесь через три. Хорошо работали – плохо ли, кто знает, факт тот… Неделя свободная. Делай, что хочешь. Даже не неделя. Сегодня – суббота. В институт – через понедельник, значит неделя и два дня.

Конечно, Борису уже месяц как 17, мог бы пожить в их с родителями комнате, в уютной небольшой коммуналке на Литейном. Но матушка его рассудила по-другому. Если вернется раньше, пусть идет на Старо-Невский. Целую неделю где-то ведь надо питаться, не в ресторане же, нет таких денег у скромных служащих, а Дора – как-никак ее родная сестра. Хоть и в коммуналке живет, а есть у нее диванчик в маленькой отгороженной комнатке. Пусть и поживет у Дорочки неделю. Тем более, что в эвакуации Голубевы жили одной семьей: три сестры с детьми и брат. Бобонька рос у них на глазах. Боб не сопротивлялся, готовить самому – сомнительное удовольствие. К тому же денег у него – кот наплакал, лучше истратить их не на продукты, а на культурный, так сказать, досуг.

Что за странное имя Дора? Видно его дед с бабкой были большими оригиналами. Бабушку Боб не помнил – скончалась в войну, когда он был совсем маленьким, а дед покинул сей бренный мир до его, Бобиного, рождения. Детям дали нормальные имена. Его матушка – Вера, младшая тетка – Галя, дядя – Леонид. Но это случилось потом. Старшенькую, первенькую, окрестили Доротеей – с какого перепугу? Крестить, правда, не крестили. Не было в их семье верующих. Но имя дали заморское. Вот и получилась тетушка Дора. Могла быть Ритой в быту, но стала Дорой, видимо, чтобы хорошая детская считалочка получилась:

«Дора, Дора, помидора, мы в саду поймали вора, стали думать и гадать, как бы вора наказать… кто не спрятался я не виноват!».

Чехарда с именами на этом не закончилась. Начиналось все буднично: мать вышла замуж за Николая, Бориного отца, Леонид женился на кузине Лёле. А вот Доротея в юные годы отчебучила – вышла замуж за Абрама Самойловича, дядю Абрашу, человека скромного, симпатичного, кругленького, породнились, так сказать, с народом Книги. Над ним многие подшучивали, он в ответ только улыбался – добродушно и застенчиво. Но именно он и помог большой семье Голубевых перебраться с Украины в Ленинград. Это до войны еще было.

А вот младшая Галя, самая хорошенькая из сестер, вообще всех поразила. Вышла замуж за Арончика из Ростова. «Но тут Арончик пригласил ее на танец. Он был тогда для нас почти что иностранец». Влюбилась без памяти. Или за Арончика, или отравлюсь.