Цветные рассказы. Том 1

Экипаж был отпущен в город. Капитан и штурман покинули корабль. Похоже, остались только ремонтники – видимо, что-то надо было еще привести в порядок.

Я долго стоял у трапа. Наблюдал, как на берег спускались крепкие парни из эскорта Акулы, девушки с ними не было. Шагали строем, сжав кулаки, готовые к бою, маленькое морское соединение, возможно, гроза одного из одесских предместий – Молдаванки, Сахалинчика, Аркадии, Черноморки – остается только гадать, какого.

Суетливо просеменила озабоченная Анюта-официантка, нагруженная кутулями и авоськами с продуктами.

Покинули корабль и некоторые пассажиры. Пара «танцоров» средних лет, он привычно пунцовел и молча тащил огромные чемоданы, она, как всегда, громко распекала его и разводила при этом руки, как в плясовой.

Последним появился Борис. Опять подшофе. Сел на парапет. Посмотрел на вечернее солнце, огляделся, заметил котенка, греющегося на теплом камне, взял на руки, погладил. Спросил ласково: «Балдеешь, шмакодявчик?» и, не получив ответа, брезгливо отбросил в сторону. Встал, взял небольшую сумку с вещами и пошел вразвалку – образцовый боец уличных сражений, завсегдатай разборок в сомнительных харчевнях и забегаловках.

Я остался на корабле. Завтра меня ждет «любимая моя Одесса-мама», а потом самолет в северную столицу.

Вечером прогуливался по палубе. Смеркалось. Через плотную пелену облаков и тумана луна почти не просматривалась. «Луна прячется, ночному светилу, наверное, скучно и совсем неинтересно смотреть на меня».

Мыслями я был уже в пути. Поездка закончилась. Настроение скверное. Вспоминались проблемы, которые ждут своего разрешения в Ленинграде, работа… Но главная проблема оставалась пока еще здесь, на борту. Проблема, которую я так и не решил.

В темном углу на баке кто-то сидел на корточках, развернувшись в сторону моря и прижав лицо к перилам. Ночью все кошки серы. Мужчина, женщина? – не разберешь в вечерней мгле. Человек явно хотел побыть один, старался остаться незамеченным.

Как мне поступить? Решил пройти мимо – разве нельзя здесь прогуливаться? Кичка на голове – значит, девушка, а не парень.

Когда приблизился, она повернула голову, в отблеске бакового фонаря я увидел знакомое лицо: «Акула»! «Акула» плакала. Что за дурацкое слово, какая она «акула»? Чудная, нежная, своенравная, ранимая… Сумасшедшая. Придумывает себе роль, верит в нее, играет на разрыв сердца – и всех остальных заставляет участвовать в своем спектакле. Наконец-то, я нашел ее. Весь вечер бродил по кораблю, искал, боялся, что вновь куда-то исчезнет.

Я посмотрел на вздрагивающие плечи, которые когда-то так любил, коснулся руки и вновь оказался во власти воспоминаний недавнего прошлого, в глазах потемнело, подступила липкая дурнота, стук сердца отдавался в голове и ушах.

– Хватит, дорогая, ну, хватит, – ты меня уже и так наказала. От души помучила, наизнанку вывернула, тебе что – мало этого? Может, я чем тебя и обидел… Прости, если так, ты же знаешь, я не хотел. Закончим этот безумный спектакль. Оставь свой зачуханный корабль, – поедем домой, у нас ведь есть… У нас есть наш-с-тобой настоящий дом.

Она подняла опухшее от слез лицо.

– Я знала… Знала, отличник, что ты все равно меня найдешь. Но почему, почему ты так долго не приходил?

Пелена тумана и облаков рассеялась. Луна разглядывала свое отражение в море и улыбалась.

Красные рассказы

Каждый может получить свой Рудис Двойная жизнь Гарика Хадеры

Гарик следил за собой. Сегодня суббота. Спешить некуда. Тщательно обработал ногти на руках. Осмотрел пальцы ног. Тоже кое-что подправил. Гарик не ходил дома в трениках с вытянутыми коленями, как это делали многие в середине шестидесятых. У него был тяжелый махровый халат. Израильский. А может, и бельгийский. Но уж не советского производства, это точно.

Подошел к трюмо. На него смотрело интересное, немного капризное – немного женственное лицо. Хорошо очерченные чувственные губы, причудливый изгиб бровей. Рейсфедером как щипчиками аккуратно выдернул из бровей пару волосинок, выбившихся из ряда, и длинную волосину, выросшую на ушной раковине. Маникюрными ножницами аккуратно выстриг пучки растительности в ушах и ноздрях. Вытащил новое лезвие безопасной бритвы «Нева». Станок, хромированный стаканчик для мыльной пены и помазок остались у него от погибшего на войне отца. Побрился, подправил виски. Освежил лицо одеколоном «Шипр», непременным признаком элегантности того времени. Гарик знал, что этот аромат кружит головы юным красавицам. Осмотрел себя в зеркало: ни одного пореза – высший класс! Кожа чистая – ни угорьков, ни хотимчиков. Эх, причесочка уже поредела, рановато! А какой был в свое время кок!

Мой кок пропитан бриолином,
Сияет словно антрацит,
И дудочки одеты с мылом,
Я – смерть для обалделых цып.[40]