Цветные рассказы. Том 1

По советским меркам Гарик считался франтом. На работу одевался с иголочки, но строго – длинный галстук, скромный, без пирамид и жирафов, и костюм фабрики Володарка. Когда был чуть моложе, слыл «стилягой» – на вечеринки и танцы ходил в шузах на толстенной белой или желтой подошве, в широком на-два-размера-больше твидовом пиджаке, в брюках-дудочках. С возрастом постепенно становился консервативнее в выборе облачения, тем не менее, в его одежде всегда было что-то, о чем можно сказать – одет не как все. Импортная фланелевая рубашка без стойки, брюки на молнии, а не на пуговицах, а если не брюки, то джинсы. Последние появились совсем недавно, покупали их только у фарцы. Никогда не надевал на икры резинки для поддержания простых трикотажных носков. Доставал через знакомых (в магазинах такого не было) импортные носки, которые сами держались на ноге. Не носил «семейных» трусов, платинированного или байкового белья. Нижнее белье покупал у фарцовщиков, а зимой, за неимением теплых импортных кальсон, старался обходиться без них. В мороз – перебежками, от парадной до трамвая, от трамвая до проходной своего Гипролака. К подружкам и их одежде он предъявлял такие же высокие требования, особенно – в смысле белья. Так что девушке было непросто угодить этому доморощенному франту. И не только бельем. Потому, наверное, до сих пор и не нашел себе подходящей спутницы жизни. Он стремился не только хорошо одеваться, но и жить, как он говорил, «красиво». Любил, чтобы дома ему изыскано сервировали стол. Ложки, вилки, ножи должны быть только серебряными, сам старался есть в соответствии с правилами этикета. Раздражался, когда домочадцы неверно, по его мнению, пользовались приборами. На столе обязательно должны быть бумажные салфетки, даже если он заскакивал домой на минуту попить чай. Бумажных салфеток в доме всегда было много. Ведь в то время в стране победившего социализма не выпускалась туалетная бумага, в дело шли салфетки – не пользоваться же газетой как все. Раздражало его и отсутствие в аптеках ассортимента изделий номер два. Перед самыми наиважнейшими свиданиями приходилось опять идти на поклон к фарце и раздобывать что-то поэлегантней.

Гарик был неглупым человеком. Понимал, что он немного нарцисс, а вот брутальность в его облике начисто отсутствует. Дожил – еще немного и засветится тонзура. Для него это станет полной катастрофой. Был бы брутальным, пожалуйста – короткая стрижка, и никаких проблем. Придется в будущем завести усы. И в себе надо как-то понемногу воспитывать, растить брутальность. И воспитывал, и растил. Поэтому часто говорил нарочито грубо, резко, раздраженно, хотя на самом деле был человеком скорее мягким и ранимым. А вот раздражительность, пожалуй, была вполне в его характере.

– Лёля! Ты дашь мне завтрак? – закричал он, не выходя из комнаты.

Лёля – мать Гарика. Он называет ее – или по имени, или по имени отчеству – Еленой Максимовной. Мамой – только, если очень рассердится. После войны осталась Лёля без мужа, без родственников, одна с подростком на руках. В Ростове-на-Дону. Узнала, что в Ленинграде ее двоюродный брат Леонид Львович только что развелся. Детей нет, хвостов нет. Инженер. Скромный, застенчивый, приличный человек. Работа есть, заработок – тоже, и жилплощадь впридачу. К тому же собой недурен. Высокий, кудрявый, только худенький очень. За время войны вообще доходягой стал. Активная Елена Максимовна – в Ленинград и враз женила на себе тихого, интеллигентного Лёнчика. Переехала с сыном к нему.

Для неудачливого Леонида эта женитьба стала неожиданным выигрышем в лотерею. Хохотушка Лёля обожала мужа, холила его, лелеяла. Подкормила – Лёня вообще красавцем стал. Умный, застенчивый красавец. Только немного бесхарактерный. «У меня самый красивый муж, – любила говорить Елена Максимовна и обнимала его прилюдно. Лёня застенчиво улыбался и гладил ее редкие рыжеватые волосенки. – А какой добрый, заботливый, какой умный! Ни у кого нет такого мужа».

Многочисленные сестры Леонида, их мужья и дети очень дружили до войны. А после войны – все остались живы – сплотились еще теснее. Жили врозь, их разбросало по разным районам, у каждой семьи – своя комната в коммуналке, но по существу, сохранили «большую семью» своих родителей, ушедших к тому времени в мир иной.

Поначалу приняли Лёлю хорошо. Главное, чтобы брат был с ней счастлив. Очень скоро узнали ее дурной характер. Держалась лисичкой, ласковой хохотушкой. Ей нравилось стравливать родственников друг с другом, передавать гадости – «под большим секретом». Ласковая лисичка, ядовитая змея, наглая притворщица, беззастенчивая врунья – как это все сочеталось в одном человеке? С годами Лёля подурнела – расплылась, волосы стали еще реже, когда-то приятное лицо исказила гримаса постоянного недоверия и злобы. Нашептывала и мужу недобрые слова о сестрах. У того хватило ума не поддаваться на провокации. «Знаешь, Лёля, это мои сестры, они всегда помогали мне, не хочу больше ничего плохого о них слышать». В большой семье знали цену Лёле, но терпели ее. Ради брата.