Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

– Обвинение предполагает наличие преступления, которого я не увидел, поскольку нет подтверждения свидетелей. Остаётся хула, ставившая одну цель – поношение, причём наглое и огульное.

Адвокат перешёл к вопросу о безнравственности Целия и приведённой в доносе «возможной причастности молодого человека к заговору Катилины, осуждаемого обществом». Молодой человек подозревался в «тесной дружбе с заговорщиками против республики». Цицерон без особых усилий опровергал доводы, «хотя бы уже одним участием Марка Целия в судебных процессах в качестве обвинителя заговорщиков».

– Будь Целий участником заговора, не стал бы он добиваться успеха, обвиняя другого в заговоре!

Защитник перешёл к самому главному – подробнейшему анализу отношений подсудимого с Клодией Пульхр. Околосудебная публика замерла в ожидании, словно в захватывающем спектакле.

Адвокат уверенно заявил суду, что причиной всех бед для юноши, всех пересудов стал переезд в дом Клодии – он назвал её «палатинской Медеей». Произнеся эти слова, Цицерон сделал вид, что смутился, но продолжил предельно осторожно:

– Простите меня, уважаемые судьи, но я ощущаю ужасную неловкость. Более того, я оказался в глупом положении. Ведь мне, мужчине, приходится сражаться с женщиной, заранее зная, что поступаю недостойно. Но обещаю, я буду говорить так, как потребуют мой долг и само по себе дело.

Цицерон неожиданно улыбнулся и огляделся по сторонам.

– Хотя нет! Как мне воевать с доброй снисходительной женщиной, коей является истица, если она успела побывать подружкой для многих мужчин в Риме?

Публика оживилась, по залу прошёл весёлый гул голосов. Уловив необходимую поддержку, защитник продолжал:

– Я спрашиваю у вас: так что же мне делать? И я думаю, что вы разрешите мне в речах быть предельно правдивым и при этом деликатным. Но если что нелестное о себе услышит подательница жалобы на моего подзащитного – придётся ей потерпеть.

Цицерон повернулся к Клодии.

– Я прошу ответить, почему тебя привлекали пороки твоего развратного братца, а не добрые качества отцов и дедов? Вспомни своего замечательного предка Аппия Клавдия, который увековечил имя своё в прекрасных каменных дорогах, построенных за собственные деньги! Римляне знают одну такую как «Аппиева дорога».

Неожиданно адвокат заговорил так, будто это был голос Аппия, исходящий из подземного царства мёртвых Аида:

– Для того ли я, Клодия, расстроил заключение мира с Пирром, чтобы ты изо дня в день заключала союзы позорнейшей любви? Для того ли провёл я воду, чтобы ты пользовалась ею в своём разврате? Для того ли проложил я дорогу, чтобы ты разъезжала по ней в сопровождении посторонних мужчин?

Мрачный юмор Цицерона вдруг дошёл до судебных заседателей, претора и неравнодушных к подобным сценам зрителей. По залу прокатились волны хохота, и это обстоятельство долго не позволяло адвокату продолжать речь. Уловив тишину в зале, Цицерон съязвил:

– В твоём доносе, Клодия Пульхр, не обошлось без участия близкого тебе родственника, младшего брата Публия? У него такая сильная к тебе братская любовь, что по странной робости или из-за пустых ночных страхов он ложился спать с тобою вместе, как малыш со старшей сестрой. Ты должна считать, что это он тебе говорит: «Что ты шумишь, сестра, что безумствуешь?»

Зрители ожидали подобных откровений в речи защитника Целия, но без столь завлекательных подробностей. Зал снова взорвался смехом и выкриками с именами Клодия и Клодии, что позволило Цицерону обстоятельно разобрать суть обвинения в краже золота из дома Клодиев.

Свидетелей, что у Клодии было золото, украшения, было достаточно, а что оно якобы похищено, нет. Обращаясь к судьям, адвокат начал с неопровержимых аргументов:

– Если принять версию Клодии, что Целий всё-таки взял золото, и взял без свидетеля, я вижу, что у них были доверительные отношения, и золото она отдала добровольно.

Сей аргумент пока не вызвал возражений, и адвокат принялся за так называемую «попытку отравления Клодии через подкуп её домашних рабов»:

– Но если они были влюблены друг в друга, какой расчёт Целию травить Клодию? Чего они не поделили?

– Женщина, – обратился Цицерон к Клодии, – какие у тебя были отношения с этим юнцом, если ты отдала ему своё золото? За что, если не за близость с ним! Либо ты была так близка с ним, что дала ему золото, либо столь враждебна ему, что боялась яда! И в том, и в другом случае ему не было надобности травить тебя ядом, как крысу!

Все заметили, как бледное лицо Клодии покрылось пятнами, выдававшими сильное волнение. Адвокат развивал доводы дальше: