Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Вскоре Марк почувствовал необходимость заботиться о маленьком «друге», назвав Диогеном за отшельнический образ существования: подбрасывал ему в сеть живых мух, которых сам излавливал на столе во время обеда. Диоген проявлял к Марку интерес, спускался по нити и разглядывал огромными сетчатыми глазками, а однажды без опаски позволил погладить спинку. При этом Марк с удивлением отметил, как после таких «свиданий» Диоген всегда разрушал полностью паутину и с каким-то «вдохновением или азартом» ткал новый узор, но каждый раз совершеннее предыдущего. Марк воспринимал это как «подарок» за своё внимание к Диогену. А за день до отплытия из Диррахия Марк, «как уже сложилось в отношениях между ними, спросил паучка о погоде», – и паутина вдруг заблистала новым орнаментом, предвещая удачное плавание…

Наблюдая приближающийся берег Италии, Марк ощутил в груди болезненные толчки, казалось, сердце вот-вот выскочит. Что ожидает его в Риме, как воспримет народ его возвращение?

Корабль вошел в гавань и осторожно приближался к причалу. Марк разглядел много людей. Кого-то встречали – махали руками, восторженно кричали…

В толпе он увидел до боли родное лицо… Туллиола, любимая дочь! Как она оказалась здесь? О, люди на причале радостно встречали его, Марка Цицерона!

Дочь, рыдая, бросилась в его объятия, и он тоже не совладал с чувствами – заплакал. Обратил внимание, что Туллия в трауре: из последнего письма Марк знал, что муж Пизон, с которым дочь прожила шесть лет, недавно умер – сильно промок под осенним дождём, простудился, да так и не оправился от болезни. Детей у них не было. Бедная девочка! Сегодня у неё день рождения, а она в трауре…

Туллиола ожидала возвращения отца в Брундизии, куда поспешила, как только получила первые сообщения о принятии закона в пользу отца. Знала, что лучшего подарка он не мог и предположить. Они разместились в коляске и в окружении восторженных жителей поехали в город. Возвращение Цицерона совпало с торжествами по случаю основания города греческими переселенцами; почётного гостя не отпускали несколько дней. В муниципалитете состоялся приём, на котором не утихали здравицы в честь римского оратора.

Туллия поделилась с отцом не только радостными подробностями. Имелись опасения, касающиеся его появления в Риме. Не для всех он желаем в Риме. Более всех – Публий Клодий, проигравший сражение, но не войну с Цицероном. Для обеих сторон враг не повержен. Разбойничьи банды бесчинствовали на улицах и в окрестностях Рима, наводя ужас на владельцев вилл, кто когда-то выступал против Клодия. Вот почему Цицерону пока не следует рисковать…

Уговаривать Марка не пришлось, он сам давно хотел проехать по городам и поселениям Италии – напомнить о себе – «Отце нации». Жители семьями выходили приветствовать его, встречали с ликованием, бросали под ноги цветы, словно победителю, устраивали городские шествия с состязаниями атлетов и гладиаторскими схватками. Знатный гость благодарил всех, кто радовался его возвращению, кто выступал против беззаконных действий Публия Клодия. Каждый город просил Цицерона принять почётное гражданство, которое он с благодарностью принимал. В результате Рим пока отдалился от бывшего изгнанника не менее чем на полгода.

* * *

Цицерон продумал до мелочей своё прибытие в Рим. Он специально подгадал к началу Всеримских игр в честь Юпитера Капитолийского. Вот почему, когда въехал через Капенские ворота, его встречали толпы празднично одетых людей. На самом деле все радовались предстоящим бесплатным зрелищам: кулачным и звериным боям, гладиаторским сражениям, стремительным гонкам колесниц, театральным постановкам и состязаниям музыкантов. Но Марка Цицерона в коляске, которая с трудом продвигалась по улицам, узнавали, радостно приветствовали. Рядом с гордым видом сидела Туллия, радовалась за отца. Часть людей двинулась вслед, ожидая, что оратор что-то скажет им. Торжествующе поглядывая на людей, Цицерон чувствовал себя настоящим триумфатором.

Коляска остановилась у Форума, дальше продвигаться не имело смысла из-за царившей толчеи. Римляне с радостными возгласами подхватили «спасителя Отечества» на руки и понесли… в Сенат.

Для участников заседания такое появление Цицерона вызвало некоторое замешательство, но все были счастливы видеть несчастного изгнанника; даже триумфатору Крассу ничего не оставалось как расплыться в улыбке и, широко раскрыв объятия, произнести дружеским тоном:

– Поздравляю тебя, дружище Марк! Отныне считай и меня своим другом, как просил сделать мой сын.

Хотя Цицерон готовил себя к встрече с сенаторами, друзьями и недругами, думал, что скажет тем и другим, что думает о них, о каждом. А сейчас растерялся и, забыв всё, от радости прослезился. Обнимал всех подряд, говорил, что счастлив их видеть, друзей намного прибавилось, и что для него всё плохое позади. Для него прощать лучше, чем сердиться, тем более ненавидеть.

Восторженная душа Марка запросила не менее возвышенную речь: