Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Обнаружив действенность морального давления на оппонентов, угроз и жестокой расправы над сенаторами и должностными лицами, Цезарь не менял тактику. Пришла догадка, что террор есть лучшее средство для успокоения общества, но это если террор исходит не от Гая Юлия Цезаря – слишком наглядно и вызывающе грубо, – а от уголовников, послушных его воле. Вспоминая убитого Катилину, Цезарь начал поиски подходящей кандидатуры главаря, способного увлечь не аристократов, а римскую чернь, готовую выполнить любой приказ вплоть до убийства, и сделал выбор, на первый взгляд, странный – Публий Клодий. Цезаря не остановило, что он посягнул на его мужскую честь, соблазнив жену Помпею, а во время таинства Доброй богини совершил святотатство. Судя по прочим «заслугам» и духовным качествам этот человек, как никто другой, подходил для дела.

У них состоялась встреча. Молодой авантюрист не терпел ничьего давления, но, когда Цезарь поддержал его претензии на должность народного трибуна, обещал создать с ним временный союз «по реализации совместных интересов».

В республиканской структуре власти трибун (от «триба» – городской избирательный округ), избираясь в Народном собрании, имел почти неограниченные полномочия, значительно превосходящие права и обязанности государственных должностных лиц. В мирные дни римляне избирали десять трибунов, на время войны – четырнадцать. Каждый имел запрет – вето – на действия любого должностного лица, проявлявшего беззаконие и несправедливость по отношению к гражданам. Трибуны присутствовали на заседаниях Сената, следили, чтобы сенаторы принимали законы не во вред народу Рима, предостерегая от ошибок и злоупотреблений должностными лицами. В случае несоответствия закона или сенатского постановления критериям народовластия, и если они противоречили убеждениям трибуна вето лишало их законной силы.

При необходимости трибун принимал участие в судебном процессе, восседая на возвышении – трибунале. Трибуны обладали правом своей неприкосновенности, что позволяло им без оглядки действовать в интересах своих избирателей. Применение насилия против них воспринималось как страшное преступление. По истечении двенадцатимесячного срока народные трибуны отчитывались на Форуме о результатах собственной деятельности.

* * *

Желание Публия Клодия выставить свою кандидатуру на выборы в трибуны не могло осуществиться по той причине, что только представитель низшего сословия, плебей, мог занять эту самую высокую «народную» должность, а он родился в семье аристократов. Но новоизбранного консула Цезаря столь определённое ограничение не смутило, он увидел в законе лазейку, чтобы протащить фаворита. Закон позволял плебеям усыновлять представителя любого сословия, придав ему необходимые признаки своего рода. В римском обществе подобная форма семейных связей практиковалась издавна в богатых бездетных семьях. Но ради такой низменной цели – ещё никто не додумывался!

Консул сам нашёл плебея Фонтея, подходящего на роль «отца», а когда на заседании куриатной комиции стали сомневаться по этому поводу, настоял на положительном решении. Так потомственный аристократ Публий Клодий превратился в плебея Клодия Фонтея, что позволило ему принять участие в выборах народных трибунов. Прекрасно обученный греческому красноречию, он произносил перед простыми римлянами убедительные речи, говорил о кровной связи с ними, а когда его просили объяснить причину «усыновления», заявлял, что порвал отношения со своим классом только ради борьбы с несправедливостью и беззаконием в римском обществе.

Цезарь, негласно устранив препятствия на пути Клодия к трибунатству, теперь задумался, как кипевшую в молодом человеке разгульную энергию направить на борьбу с Сенатом и отдельно с Цицероном, в отношениях с которым ещё до конца не определился. Цезарь издавна питал симпатию к оратору, скрывая при этом зависть к его огромной популярности. Полководец «до мозга костей», Цезарь остро нуждался в поддержке большого интеллектуала, знатока римского права и непокорного идеалиста, каким видел Цицерона. Оттого не обрубал тонкие нити, связывающие их отношения. На днях Цезарь вновь встретился с Марком, предложил сопровождать его в Галлии, где Сенат определил ему наместничество, должность посланника, легата. Любезные слова сопроводил широкой улыбкой и дружеским похлопыванием по плечу. В ответ – отказ, достойный мудреца:

– Я не хочу ни от кого бежать. Я жажду сражаться на месте.

* * *