Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

– Я стал сомневаться в своих силах, Аттик, – нехотя проронил Марк. – Рим не Афины, а я не Демосфен, который лишь призывами увлёк Грецию на борьбу с Македонией. Не ораторы сегодня правят народом, их заменили деньги и происки кандидатов на выборах, а при обсуждении законов – тайная и страшная власть грязных политиков. Любая партия, проигравшая выборы, взывает к справедливости; но, как только побеждает, легко позволяет себе то, за что строго осуждала своих врагов. Виноват Сулла прежде всего, приучивший римлян к тому, что власть возвышается и низвергается преимущественно благодаря стараниям военных. Вот и я уверен, что Цезарь не зря рвётся к власти, и деньги ему на это даёт Красс, и у Помпея та же цель.

От огорчения у Марка сдавило в горле. Справившись, он вяло продолжил:

– Ты предлагаешь мне спасать отечество, а сам толкаешь на союз с хищниками, думающими о личной выгоде. Чем грустнее настоящее и чем грознее видится мне будущее, тем чаще сожалею о славном прошлом Рима.

– Марк, дорогой, твоё красноречие всесильно. Ведь ты обращаешься к разуму людей, убеждаешь логикой. У тебя всё получится!

– О нет! Моё слово перестало господствовать над людьми, и моё красноречие уже не влияет на ход событий.

* * *

После памятного разговора с Аттиком Марк так и не дерзнул на содружество с Цезарем. Состояние неопределённости вызвало хандру, он потерял веру в себя, а за поддержкой обращался, как всегда, в письмах к Аттику: «… Я покинут всеми, и нахожу утешение в обществе Туллиолы и сыночка Марка…

…Вокруг меня показная дружба, словно покрытая слоем позолоты. Она дает определённый блеск на Форуме, но дома от неё нет радости…

…Когда утром мой дом переполнен людьми, когда я затем спускаюсь на Форум, окружённый толпой друзей, во всей этой толпе я не могу найти ни одной души, с кем мог бы запросто пошутить или вместе повздыхать…»

Цезарь, не дождавшись ответа Цицерона, вновь сообщил ему о своём намерении объединить единомышленников и стать лидером, успокаивая Марка, что его замысел не навредит республике, а наоборот, спасёт Рим от гражданской войны. «Сейчас я в мучительных сомнениях, – писал Цезарь, – мне нужен совет. Единственный, кто даст совет, это Цицерон». И далее следовали лестные оценки оратора Цицерона.

Письмо ввергло Марка в панические сомнения, тревогу. С одной стороны, лесть Цезаря доставила удовольствие, с другой – он опасался, что тот использует его и откажется. Но если Марк примет предложение, за этим последуют почёт, слава и уважаемая старость…

Проведя несколько дней в глубоких раздумьях, Марк решительно отверг протянутую руку Цезаря. Оставалось ждать – то ли благоприятной погоды, то ли сногсшибательной бури. Но дождался вместе со всеми чудовищного урагана, обрушившегося на Рим…

* * *

До вступления в консульскую должность Цезарь заявил о намерении возродить полузабытый проект аграрного закона, предложенный тогда трибуном Сервилием Руллом и не прошедший «по вине» Цицерона. Теперь избранный консул Гай Юлий Цезарь в первый же день предложил Сенату принять его закон. Недовольный этим Катон применил обструкцию – обычный приём помешать обсуждению законопроекта и сорвать голосование, когда сенатор из оппозиции безостановочно произносит речь порой на любую тему, лишь бы не уступить ростры оратору от соперника. Цезарь, понимая, что до конца заседания Катон не остановится и тогда не удастся подойти к процедуре голосования, на правах председателя неожиданно прервал заседание и приказал своим ликторам… арестовать Катона, невзирая на обладание неприкосновенностью сенатора, и сопроводить в тюрьму как нарушителя законного порядка.

Ликторы грубо стащили сенатора с ростр, не обращая внимания на его сопротивление и гневные выкрики из зала. А Катон говорил и говорил своё, продолжая обструкцию. Сенаторы, недовольные происходящим, бурно запротестовали, затем, увидев, как их коллегу поволокли из зала, в порыве последовали за ним.

Народ увидел странное зрелище: из Сената с угрожающим молчанием вышла толпа. Сенаторы с озабоченными лицами окружали Катона, арестованного консулом Цезарем. Удивившись непривычному состоянию любимца, народ преградил дорогу, требуя от ликторов освободить арестованного. Катон, увидев перед собой слушателей, с привычной для него страстью заговорил о произволе Гая Цезаря. Всякую толпу можно запросто увлечь словами о беззаконии со стороны власти. Люди услышали, что Катон опасается за республику, за народовластие, то есть страдает за них, а когда к власти приходят такие, как Цезарь, не миновать беды…

На Форуме толпа начала волноваться, послышался глухой недовольный ропот… А Катон не умолкал…

Раздосадованный Цезарь уже не был рад тому, что совершил. Но по закону отменить распоряжение консула имел право только народный трибун. Цезарь попросил одного из трибунов, следившего за регламентом в Сенате, освободить от ареста Катона. Но пригрозил сенаторам, что за поддержкой законопроекта обратится к народу.