Циклоп и нимфа

– Возможно, Гурский знает, – подал голос Клавдий Мамонтов. – Поедешь сейчас с нами к нему. И расспросишь его сам. Нам-то он вряд ли что скажет.

– Минуту дайте мне на сборы, – Макар глядел на Катю. – И поедем. У Гурского особняк в Малаховке. Он там постоянно живет.

И минуты не прошло, как он, на ходу натягивая на себя потертую кожаную косуху в заклепках, сбежал по лестнице – Катя и Мамонтов ждали его в холле.

– Если посадят меня за то, что покинул дом без спроса у ментов, придете ко мне в тюрьму? – спросил Катю Макар и церемонно, как принцессу, повел к машине. Усадил на заднее сиденье, но сам рядом не сел. Демонстративно плюхнулся впереди рядом с Мамонтовым.

– Рули давай. Я покажу, куда ехать.

– Я знаю, где Малаховка, – отрезал Мамонтов. – А дом юриста нам покажешь.

Катя молчала всю долгую дорогу до Малаховки.

Макар сидел вполоборота и не сводил с нее глаз.

Где-то далеко… на дне памяти, на дне сердца звучало шубертовское трио.

Скрипка, рояль, виолончель… Сливаясь, расходясь и снова соединяясь, они вели свою вечную, вечную мелодию. Как сто и еще шестьдесят лет назад…

Юрист Гурский обитал среди сосен и декоративных кустов, среди клумб с осенними астрами и зарослей алой рябины. Когда-то это была обычная малаховская дача, а теперь на ее месте воздвигли особняк с панорамными окнами – в стиле альпийского шале.

Полный пожилой Гурский играл с внуками в прятки. Он как раз прятался от детей в кустах у кирпичного забора, когда услышал крики Макара: «Вениамин Борисович, откройте калитку, это я приехал!»

Гурский впустил их на участок.

– Макар, дорогой! Рад тебя видеть. Ох, самые глубокие, самые искренние мои соболезнования прими! Поверь, только болезнь… подагра проклятая помешала мне на похороны прийти. Скорблю всей душой, оплакиваю Савву. Что в полиции говорят?

Гурский еще не знал об аресте Меланьи. И Катя мысленно обрадовалась этому. Хоть какая-то удача.

– У меня к вам вопрос, Вениамин Борисович, – сразу начал Макар без обиняков.

– Всегда к твоим услугам. Я сам хотел с тобой встретиться. Это необходимо в деловом плане, ты понимаешь. Время скорби, но время и делам.

– Да. Хочу спросить вас. Потому что моего отца намеренно отравили…

– Я так и подумал. Сам бы он никогда такого не сделал. Он слишком любил тебя. Сейчас эта тема… отравления… словно в воздухе витает, – юрист Гурский помолчал. – Дожили, называется. Если это еще не дно – то сколько, сколько, скажите, осталось до этого дна?

– Я хочу понять причину, – Макар посмотрел на Катю. – Это мои друзья. Они тоже хотят знать. Так что можете говорить при них все открыто.

– Что я должен сказать, Макар? – осторожно спросил Гурский.

– Вы сами никого не подозреваете? Нет скрытого повода, причины, чтобы кто-то пожелал смерти моему отцу? Одну причину полиция уже выяснила, так что я теперь хочу знать…

– Макар, – Катя сама взяла его за руку. Лишь бы по простоте душевной не брякнул про Меланью сейчас.

– Я не знаю причины, – ответил Гурский.

– Но вы же строите догадки? – спросил Клавдий Мамонтов.

Гурский глянул на него – все-таки кто это такой-то?!

– Макар, дорогой, это непростой вопрос, – он ответил не Мамонтову.

– Как я узнал, отец хотел мне что-то подарить на день рождения. Вы не знаете, что это?

– Нет.

Катя подумала – все впустую. Эта дальняя поездка в Малаховку… все зря…

– Про догадки спросили, – Гурский помолчал. – Знаешь, Макар, Савва был такой человек, который махнул на себя рукой и думал лишь о тебе. Всегда. Он хотел, чтобы ты жил счастливо, независимо от обстоятельств, которые затронули вашу семью. Он говорил мне – санкции такая вещь, ползучая… сегодня я под ними, а завтра… Их ведь и на семью могут распространить, на детей, на то, чем они владеют. Заморозят активы. Кто запретит? Проснешься завтра и – адье. Банк пришлет уведомление. Савва всего этого страшился. Он хотел подстраховаться.

– Как подстраховаться? – спросил Макар.

– Я знаю, что он почти все тебе отдал. Однако частью денег все же распорядился по-другому. Страховка, например, на нее санкции невозможно распространить. И еще… я знаю, что он положил десять миллионов долларов в швейцарский банк на имя близкого ему человека. Не родственника. Это специально. Они все так сейчас делают – разбрасывают средства по разным счетам – на совсем дальних родственников. На седьмую воду на киселе. И на челядь. На имя тех, кто им служит, в ком они уверены. Так вот Савва поступил как все. Он положил деньги на имя человека, которому полностью всецело доверял.

– На Дроздова?

– Этого вышибалу покалеченного? Нет, что ты. Дроздов для таких шкурных дел не подходит. Гордыня у него зашкаливает. Твой отец положил деньги в банк в Швейцарии на имя Ларисы.

– Сусловой? – переспросил Мамонтов.

– Молодой человек, сбавьте тон свой командирский, – Гурский хмыкнул. – Такие дела не принято вообще вслух обсуждать. Конечно, номинально это деньги Саввы. Но юридически по документам владелица всего вклада – Лариса. Без ее согласия и подписи невозможно провести ни одной банковской операции. Ну, Макар, ты понимаешь…