Центумвир

Он прекрасно помнил мой предыдущий вопрос, но отвечать на него не собирался. Вместо этого начал говорить такое ненужное, такое поганое и совсем не имеющее значения:

– Ален, я понимаю, как это прозвучит, – негромко начал он, откидываясь назад и снова положив руку на спинку. Затянулся и выдохнул, перевел на меня взгляд, – но, все же, если у тебя получится, пожалуйста, прости мен…

– Шепот сатаны слева: «смело суицид сделай», – перебила я, проговаривая слова из трека на его звонке, затушивая сигарету. На предыдущем его телефоне стояла. Официальном. Рабочем. Усмехнулась, – тоже люблю этот трек. Я правильно поняла, что это можно посчитать ответом на свой вопрос? – Он прикрыл глаза, прицокнув языком и, качая головой, едва слышно бросил мне мою же цитату сказанную ему однажды: «ты делаешь хуже». Ну, коли о цитатах, тогда, – ты знаешь, мне нравятся другие строчки из этого же трека: «это для нас чужой потусторонний мир. Он полон дерьма и система – тюрьма»*. Не напомнишь, что после этого дальше шло? Если люди не ставят на вызов мобильного стандартную мелодию, то, чаще всего, они знают текст песни, играющей на входящих. Я тоже иногда люблю наш репчующий социал-артхаус подобного стайла, там порой встречается что-то такое, созвучное струнам внутренним. Я знаю этот трек и судя по тому, что он на звонке стоял у тебя, ты точно знаешь последующие строки. Так назови их, Вадим.

Он молчал довольно долго, глядя на меня сквозь вечерний сгущающийся сумрак. Сглотнул, отвел взгляд и, наконец, негромко проронил:

– Я не отвечал, потому что твой вопрос бессмысленен.

– Почему? – невозмутимо спросила я, тщательно оттерев свою кровь с горлышка бутылки и подавая ему.

Снова пауза, глубокая затяжка и сразу, не выдыхая большой глоток. Протяжные выдох, задержка дыхания, чтобы в крови все смешалось и, наконец, ответ:

– Потому что я с Яром десять лет. – Помолчал, разглядывая распадающийся во мраке в пепельнице пепел. И, после глубокой затяжки, выдохнув дым, так же негромко продолжил, – Лютый, Тима, Рика, Старый, это его когорта и это очень жесткие центумы. В этом классе творится пиздец, потому что это уровень диких зверей, где все друг друга жрут, все друг друга подставляют, некоторые только ради этого и живут, у них на счетчиках не один десяток жизней. Спортивный интерес, блять... – Негромко хмыкнул в ночную тишь, а за окном начинался снегопад с медленными крупными хлопьями. – Вот Конь из таких. Там, где можно тормознуть и переговорить, он до слома доведет. Кто сильнее тот и прав, он считает. Спортивный интерес такой... – Затушил сигарету и, подняв взгляд на меня, слегка прищурился, – а эти, которых перечислил, и которые по всем негласным, но нерушимым традициям зверей этой линии должны сейчас кровь Ярого пить и радуясь пилить его ареал, они на себя берут все его теневое, раскатывают по возможности тех, кому есть что заложить. Подписываются за наш неофициоз. Почему? Все на первый взгляд просто: потому что хотят, чтобы его не убили, пусть с них всех и спросят за черновое без согласования и некоторых спрашивать будут жестко. Я бы даже осмелился сказать, что очень жестко. Но они все равно на себя берут. Снова вопрос почему, а для ответа я другой ряд возьму:  ты, Немец, Артюх, Ульяныч, Журавель, Рисманы, Гавра, Луаза, Еровины и еще несколько человек… Человек. – Отпил виски, полуулыбаясь и глядя на меня. – Тут миллиардные обороты, Ален. Миллиарды. Люди от пары косых бачей с ума сходят, ты можешь представить, что здесь творится? – усмешка, полуприкус губы. Хищный и абсолютно контролируемый блеск в глазах орехового оттенка. – Можешь представить, что его теневое берут на подписон под себя, очень трезво понимая, что их раком поставят и выебут за это без смазки. Выебут жесткой групповухой, а эти тени, за которые ебать будут, они вообще не их, они Ярому принадлежат.

Помолчал, разглядывая этикетку. Снова сигарета и глоток. Откидывается назад, глядя в потолок и протяжно выдыхая в него дым.

– Он семь лет назад старшим мог стать. В двадцать семь лет. До него прецедентов подобного рода не было. Из всего этого припизднутого выводка, он один из трех кто реально по праву старшего в старшие вошел бы. Среди тридцати двух главных, только трое реально по праву. По человеческому праву, где действительно старше остальных. Только трое, а могло бы быть четверо. Но он никогда не согласится. С ним такие люди на равных разговаривали, а он в два раза моложе, в три, и они к нему с уважением, потому что… по праву.  Я знаю, как это прозвучит, но очень многое... многие держатся на нем, потому что он не такой ебнутый, как остальные и заставляет думать, что ты не ебнутый, – фыркнул, удрученно приподнял уголок губ. Прикрытые глаза и большой глоток дерущего алкоголя. Выдох. – А ты на самом деле ебнутый, ну, просто такой... с рождения, блять. Класс тварей. – Фыркнул и прикусил губу, зло улыбаясь и глядя во мрак ночи. Сел ровнее глядя на меня сквозь ресницы, – но почему-то веришь ему, что нет. Он заставляет в это верить. Помнить.