Цена соли

– Но чем, по-твоему, я тебе нравлюсь? Тем, что тоже немного рисую и мы можем об этом поговорить? Да я так же не гожусь тебе в качестве девушки, как живопись – в качестве профессии. – Она минуту поколебалась, потом сказала остальное. – Так или иначе, ты достаточно много знаешь об искусстве, чтобы понимать – ты никогда не станешь хорошим художником. Ты как маленький мальчик, отлыниваешь, пока это удаётся, с самого начала зная, чем тебе следует заниматься и чем ты в конце концов будешь заниматься – работать на отца.

Голубые глаза Ричарда вдруг сделались холодными. Линия его рта сейчас была прямой и очень короткой, тонкая верхняя губа едва заметно скривилась.

– Но дело-то не совсем в этом, верно?

– Да нет… в этом. Вот так ты цепляешься за что-то, зная, что это безнадёжно и что в конце концов ты опустишь руки.

– Не опущу!

– Ричард, нет смысла…

– Ты ещё передумаешь, вот увидишь.

Она поняла. Это было как песня, которую он всё пел ей и пел без конца.

НЕДЕЛЮ СПУСТЯ Ричард стоял в её комнате с тем же выражением мрачной злобы на лице и говорил тем же тоном. Он позвонил в необычное время – три часа дня – и настоял на короткой встрече с ней. Она в этот момент собирала сумку для поездки к Кэрол на выходные. Если бы она не собиралась к Кэрол, Ричард бы, возможно, был сейчас совсем в другом настроении, подумала она, потому что она виделась с ним три раза на прошедшей неделе, и он был приятен и обходителен с ней как никогда.

– Ты не можешь просто так взять и выставить меня из своей жизни, – сказал он, выбросив в стороны свои длинные руки, но в его тоне сквозила тоска одиночества, словно он уже начал этот свой путь прочь от неё. – Что меня по-настоящему ранит, так это то, что ты ведёшь себя, будто я ничего не стою, будто я совершенно ни на что не годен. Это нечестно по отношению ко мне, Терри. Я не могу с ней тягаться!

«Нет, – подумала она, – разумеется, он не может».

– Я с тобой не ссорюсь, – сказала она. – Это ты хочешь ссориться из-за Кэрол. Она у тебя ничего не отняла, потому что у тебя этого не было изначально. Но если ты не можешь продолжать со мной встречаться… – Она замолчала, зная, что он сможет и, вероятно, захочет продолжать с ней встречаться.

– Вот же логика, – сказал он, с силой втирая ладонь в глаз.

Терез наблюдала за ним, захваченная только что осенившей её догадкой, которая – она вдруг поняла – была фактически верной. Почему это не пришло ей в голову в тот вечер в театре, ещё несколько дней назад? Она могла это распознать в сотне жестов, слов, взглядов в течение всей прошедшей недели. Но театральный вечер она запомнила особенно: Ричард преподнёс ей сюрприз – билеты на спектакль, который она очень хотела увидеть, и ей запомнилось, как он в тот вечер держал её за руку, и его голос по телефону, когда он не просто сказал ей прийти на встречу с ним туда-то и туда-то, а спросил очень ласково, сможет ли она. Ей это не понравилось. Это было не проявление любви, а, скорее, способ снискать её расположение, каким-то образом подготовить почву для внезапных вопросов, которые он как бы невзначай в тот вечер задавал:

– В каком смысле она тебе по душе? Ты хочешь с ней переспать?

Терез ответила:

– Думаешь, я бы тебе сказала, если бы это было и так? – в то время как череда стремительно сменяющихся эмоций – униженность, возмущение, гадливость к нему – лишили её дара речи, сделали почти невозможным идти с ним рядом. И бросая на него взгляд, она всякий раз натыкалась на эту умильную, бессмысленную улыбку, которая теперь, возникнув в памяти, казалась жестокой и нездоровой. И эта нездоровость могла бы от неё ускользнуть, подумала она, если б не столь откровенные попытки Ричарда убедить её в том, что нездорова она.

Терез повернулась и кинула в дорожную сумку зубную щётку с расчёской, потом вспомнила, что у неё есть зубная щётка в доме Кэрол.

– Чего именно ты от неё хочешь, Терез? К чему всё это должно привести?

– Почему тебя это так интересует?

Он смотрел на неё в упор, и на мгновение за его злостью она увидела пристальное любопытство, которое замечала и раньше, – словно он подглядывал в замочную скважину за какой-то сценой. Но она знала, что он не настолько отстранён от происходящего. Напротив, она чувствовала, что сейчас он привязан к ней как никогда и как никогда полон решимости за неё бороться. Её это пугало. Она могла себе представить, как решимость перерастает в ненависть и насилие.

Ричард вздохнул и скрутил в руках газету.

– Меня интересуешь ты. Ты не можешь мне просто сказать: «Найди себе другую». Я никогда не обходился с тобой так, как с другими. Никогда не думал о тебе так.

Она не ответила.

– Чёрт! – Ричард швырнул газету в этажерку с книгами и отвернулся от Терез.

Газета зацепила Мадонну, та качнулась назад, словно в изумлении, и, ударившись о стену, опрокинулась и скатилась с полки. Ричард бросился вперёд и на лету поймал её обеими руками. Он посмотрел на Терез и непроизвольно улыбнулся.

– Спасибо. – Терез забрала у него Мадонну, подняла её, чтобы поставить обратно на полку, затем резко опустила руки и с размаху грохнула статуэтку об пол.