Царский угодник

Прошло минут десять. Вдруг в дальнем крыле дворца раздался протяжный громкий стон и задавленно угас. Пуришкевич выпрямился, колко глянул на Юсупова – князь не обратил на стон никакого внимания, он задумчиво сидел в кресле, держал на пальцах коньячную стопку, согревая ее теплом своей руки. Через несколько минут стон повторился. Пуришкевич поспешно налил себе еще коньяка, залпом выпил, вытащил из кармана «соваж».

– Феликс Феликсович, – шепотом позвал он Юсупова, – вы слышите?

Тот отрицательно качнул головой:

– Нет. А то, что слышите вы, Владимир Митрофанович, – это ветер, игра потоков воздуха.

– Наш подопечный упырь не мог ожить?

– Не мог. Он мертв. – Юсупов поднял глаза, увидел в руках Пуришкевича револьвер. – Да спрячьте вы свою пушку. Или положите на стол. Она мешает вам пить коньяк.

Пуришкевич повиновался.

– Мы сделали великое дело, Феликс, – произнес он тихо.

Юсупов, улыбнувшись, согласно кивнул, подивился тому, что Пуришкевич сейчас не только слово я слово – буква в букву озвучил то, о чем думал Юсупов.

– Мы сделали великое дело, – заведенно повторил Пуришкевич, – для всех нас великое… Для России.

– И для государя – тоже, – добавил Юсупов, – не то он совсем запутался бы в паутине этого человека. Мне часто бывает больно за Николая Александровича.

– И мне, – сказал Пуришкевич. – Выпьем.

Они выпили. В дальнем углу дворца вновь прозвучал надрывный, рождающий в душе страх и холод стон. Пуришкевич, передернув плечами, выругался.

– Что, думаете, это он стонет? – спросил Юсупов.

– Черт его знает. В голову лезет всякое, и это тоже, – пожаловался Пуришкевич.

– Это не он, – проговорил Юсупов, и Пуришкевич неожиданно засек неверные, сомневающиеся нотки в его голосе, повернулся к Юсупову. Лицо у князя было усталым, бледным, в подглазьях сгустилась синева. Пуришкевич подумал, что Юсупов, похоже, не верит, что Распутин убит, сомневается до сих пор, хотя и утверждает, что того нет в живых. Вот наваждение! Лазоверт, врач, подтвердил, что Распутин убит, а врачи в таких случаях не ошибаются. – Он мертв, – сказал Юсупов.

По набережной Мойки проехал автомобиль, звук мотора был резким, будто в выхлопную трубу машины забили винтовочный ствол, плюющийся боевыми патронами. Юсупов с надеждой, отчетливо проступившей у него в глазах, покосился на окно.

– Нашим еще рано, – сказал Пуришкевич, – они приедут примерно через полчаса.

Время тянулось очень долго, томительно. Было холодно, коньяк перестал согревать, виски стискивала глухая боль, оба они ощущали себя уставшими. Тяжелая портьера, прикрывавшая окно, шевельнулась – там словно бы кто-то стоял и теперь, не выдержав напряжения, неподвижности, переменил ногу, расслабился. Пуришкевич засек движение портьеры, сузил глаза:

– Кто это?

– Форточка открылась. Ветер, – пояснил Юсупов.

Едва он произнес слово «ветер», как по кабинету что-то пронеслось, сорвало со стола несколько бумаг и швырнуло на пол, – то ли действительно это был ветер, то ли с людьми игралась нечистая сила. В дальнем конце дворца опять раздался стон. Пуришкевич подумал, что жить в таком дворце не очень-то уютно, тут и духи водятся, и домовые, и разные подпотолочники, зашкафники, запортьерники, подпорожники и так далее – нечистой силы на Руси всегда водилось много, а в последнее время она вообще распространилась очень широко.

Неожиданно оба ощутили тревогу, это была не та легкая, щекочущая душу тревога, которую рождает домашняя безобидная нечисть; а тяжелая, наполняющая сердце страхом, от которого внутри все холодеет, а руки и ноги отказываются повиноваться. Это была совсем иная тревога. Пуришкевич машинально потянулся к своему «соважу», лежащему на письменном столе около серебряной чернильницы, глянул в ствол и положил себе в карман.

Юсупов настороженно вытянул голову, тени под глазами у него сделались совсем синими, губы дрогнули, кончики их обиженно, как у ребенка, поползли вниз, лицо побледнело.

– Что-нибудь случилось? – свистящим шепотом спросил Пуришкевич.

– Нет. Но… – Юсупов неопределенно повертел рукой в воздухе. – У меня такое впечатление, что во дворце кто-то находится.

– Кроме нас?

– Кроме нас. В центральном подъезде дежурят, правда, два солдата, но их я не имею в виду. – Юсупов поднялся с кресла, подошел к окну, сдвинул в сторону портьеру – не видна ли машина великого князя? Но машины не было, да и в чистом морозном воздухе звук двигателя слышен очень далеко, он бы засек его за четыре квартала, – князь сожалеюще качнул головой и направился к лестнице, ведущей вниз.