Царский угодник

Пуришкевич до этого вечера не был знаком с великим князем, видел только, как тот носится на своем роскошном длинном автомобиле по петроградским улицам, отчаянно давя на сигнальный рожок, распугивая обывателей и обрызгивая грязью луж солдат, скорость великий князь развивал опасную – такую, что исчезали даже спицы на колесах автомобиля, в бешеном своем вращении они превращались в сплошной металлический круг, на ходу у машины трещали рессоры, масляно погромыхивал мотор, и позади оставался вонючий дымный хвост.

У Юсупова на Мойке стоял роскошный дворец. С длинной полоской архитектурных розеток по фасаду и гербом на фронтоне, с шестью крупными высокими колоннами, прижатыми к стене, и огромными залами, украшенными французскими гобеленами, картинами мастеров старой голландской школы, с арапами, наряженными в расшитые золотом ливреи. Пуришкевич, увидев арапов, поморщился, но хозяину ничего не сказал.

Придет время – скажет.

– Феликс, скажи несколько слов о плане, – попросил великий князь.

– Главная часть плана заключается в том, что Распутина надо отделить от охраны: охрана должна быть в одном мешке. Распутин – в другом.

– Хорошая идея, – похвалил великий князь. – Но как это сделать?

– Шерше ля фам! Я уже рассказывал об этом Владимиру Митрофановичу.

– Шерше, шерше, – усмехаясь, подтвердил Пуришкевич, вытянулся в кресле. – Шерше ля фам! Ищите женщину! Но как только приличная женщина попадает в окружение Распутина, так на ней сразу оказывается позорное пятно, которое трудно бывает смыть. Правда, в данном случае мы имеем дело с исключением из правил.

– Да, есть женщины, к которым эти пятна не пристают, – подтвердил Юсупов, – и они готовы послужить обществу.

– Браво! – Великий князь легонько похлопал в ладоши.

– В Питере живет одна очень красивая женщина. – Юсупов замялся на мгновение, раздумывая, сообщать великому князю имя своей жены или не сообщать… Правда, Пуришкевичу он уже назвал ее имя, и сделал это необдуманно, но Пуришкевич – это одно, а великий князь – совсем другое, Ирина – близкая родственница Дмитрия Павловича. Поколебавшись немного, Юсупов решил имя Ирины не называть. – Имя ее пока ни к чему, – сказал он. – Распутин, когда видит ее, – истекает слюной, просит: «Когда ты познакомишь меня с красавицей-графиней?»

– Она графиня? Представительница высшего света? – удивленно спросил Дмитрий Павлович.

– Да.

– Так вот, я обещал Гришке, что познакомлю его с графиней. Хотя и ни к черту это сводничество, а я его познакомлю с графиней – придется это сделать ради наших общих интересов.

– М-да. – Великий князь удрученно покрутил головой. – До чего только не доходят лучшие люди России!

– Что-то мы слишком много говорим о России, – сухо заметил Пуришкевич, – надо бы проще!

– И поставлю Распутину одно условие – на свидание явиться без охраны, – продолжил Юсупов. – Графини в Петрограде сейчас нет, она отдыхает в Крыму и возвращаться пока не собирается, но когда мы в последний раз виделись с Распутиным, я сказал ему, что графиня на днях приезжает в Питер, пробудет здесь несколько дней и я готов в один из вечеров, за ужином, познакомить их.

– И что Распутин? – спросил великий князь.

– Предложение принял с восторгом.

– Хорошо. – Великий князь азартно потер руки. – Птичка сама лезет в клетку.

– Попросил только, чтобы я предупредил его заранее, дня за два, – боится, как бы императрица не вызвала в тот день в Царское Село. Так что у нас все карты на руках – Гришка приедет сюда. Главное, чтобы он оторвался от слежки, и в этом Гришке надо помочь – это раз, и два – придумать, куда деть тело, чтобы его не нашли.

– По фронту знаю: избавиться от трупа, чтобы не осталось следов, – задача чрезвычайно сложная, – сказал Пуришкевич.

…Совещались они больше часа, в следующий раз договорились собраться в санитарном поезде Пуришкевича, стоящем на запасных путях Варшавского вокзала, и разговор посвятить двум вопросам: как оторваться от филеров и куда деть тело Распутина?

Поезд Пуришкевича, затемненный, с запертыми на замки вагонами – только в двух вагонах теплился свет: в спальном, где жили Пуришкевич и Лазоверт, и в библиотечном – стоял в тупике на заснеженных рельсах. Из шпеньков труб, украшавших вагоны, будто перископы, шел длинный ровный дым, устремлялся высоко в небо, растворялся там среди далеких колючих звезд.

В запертых вагонах тоже поддерживалось тепло, специальный дежурный ходил по поезду, попадая из вагона в вагон через кондукторские площадки, швырял уголь в разогретые зевы печек.

Пуришкевич оставил в поезде только дежурного истопника, всех остальных отпустил домой. Ожидая гостей, он прошел в библиотечный вагон, взял в руки с полки томик любимого Горация, но читать не стал, задумался. Встреча была намечена на позднее время – на десять часов вечера. Достал из кармана крупный серебряный «лонжин», щелкнул крышкой, посмотрел на циферблат и, поморщившись, убрал обратно.

Человек по характеру нетерпеливый, он не любил ждать.