Царский угодник

– Вообще-то, ты правильно поступаешь, Феликс, – похвалил Распутин, – молчишь и все наматываешь на ус. Это мне нравится. Молчание – золото, ты прав, тысячу раз прав. – «Старец» подошел к Юсупову почти вплотную, похлопал ладонью по плечу, – Так что ты теперь понимаешь, что за план мы тут городим.

– А государыня, она тоже принимает в этом участие?

– А как же? Она – главная! Она хочет спасти государя, а спасти его можно, только отстранив от трона. Только так. Боюсь лишь, как бы этот телеграфный столб Николай Николаевич не вмешался. У него мозгов-то совсем нет, черепушка пуста. Дальше собственного носа он ничего не видит – телеграфному столбу лишь бы гнать людей под пули, а что там, кого там, где там – его совершенно не волнует.

– Николай Николаевич очень популярен в России.

– Потому и сместили. Больно высоко взлетел и хотел взлететь еще выше. Царица это сразу поняла. И я понял, подсуетился, поскольку тоже ноздрями здорово дыма захватил…

Лицо у Распутина потемнело, рот задергался, он, словно бы забыв о Юсупове, отскочил в сторону, нервно заходил по комнате, со скрипом давя половицы ногами, что-то нашептывая про себя. Вид у него сделался сумасшедшим. «Старец» смежил глаза, некоторое время ходил вслепую, не ошибаясь ни на сантиметр, не задевая за предметы – он их чувствовал телом, – потом выставил перед собой руки, провел ими по воздуху и открыл глаза.

Выражение их, как потом Юсупов отметил у себя в книге, было «странным», глаза «светились». Распутин резким движением схватил князя за руку, впился пальцами в кожу так прочно, что проступили синие пятна. Юсупов с трудом отнял руку.

– Поехали со мной к цыганам, Феликс! – воскликнул Распутин. – Прямо сейчас же! Поедешь – я тебе все до самых мельчайших деталей расскажу! А?

К цыганам ехать не хотелось, Юсупов не любил их, а вот то, что обещал рассказать Распутин, узнать хотелось. Поколебавшись, Юсупов поднялся с кресла:

– Поехали!

Зазвонил телефон – гнусный аппарат, изобретенный в преисподней, как считал Юсупов, – и все испортил: «старцу» «телефонировали» из Царского Села, просили немедленно приехать.

– Не получилось с цыганами! – Распутин огорченно развел руки в стороны.

– Не огорчайтесь, Григорий Ефимович, в следующий раз обязательно съездим! Либо у меня во дворце покутим. Не хуже, чем в «Вилле Роде» будет!

– Да-да, во дворце – это хорошо, – согласился Распутин, – тем более ты меня с Ириной обещал познакомить. – «Старец» прошел в прихожую, кряхтя, сел на стул и стал натягивать на сапоги галоши. Он носил то меховые боты, то галоши с сапогами, галоши у него были из настоящего каучука, на роскошной байковой подкладке, высокие, довольно большие – одиннадцатый номер…

Юсупов уходил от «старца» подавленный. Распутина надо было убирать. И чем быстрее, тем лучше.

Распутин продолжал резвиться, жить на «полную катушку». Филеры по-прежнему не только охраняли его, но и следили за ним – очень внимательно и холодно, все засекая, каждую мелочь, каждый шаг «старца», и не только топтуны из Царского Села, не только боевики, нанятые банками, и не только топтуны-филеры из отдела наружных наблюдений Петроградского охранного отделения, но и приметное начальство: некий Корнилов-жандарм в высоком чине, господин Глобачев, генерал-майор, выше которого в страшной петроградской охранке никого не было, старый генерал Курлов, большой мастер провокаций, из-за ротозейства которого в Киеве недоучившимся студентом Стр. 486…недоучившимся студентом…> Богровым был застрелен великий человек – российский премьер Столыпин, министр двора граф Фредерикс Стр. 486…Фредерикс Владимир Борисович…> и многие другие.

Все они относились к Распутину по-разному, одни хуже, другие лучше, но сказать, чтобы кто-то из них любил Распутина, нельзя. Этого не было. Они ненавидели его. Исключение составлял, может быть, Комиссаров, ставленник Белецкого, «верный человек».

Одни ненавидели Распутина больше, другие меньше – вот и вся разница.

Распутин это чувствовал, но виду по-прежнему не подавал, держался гоголем – знал, что ни «царицка», ни «папа», пока живы, в обиду его не дадут, и варил свою кашу, продвигая преданных людей – особенно тех, которые могли быть полезны, – на приметные в России места, влияя на политику и даже на ход войны с немцами.

Время было неумолимо, оно катилось стремительно, развязка приближалась.

Тусклым морозным вечером двадцать второго ноября состоялось совещание у Юсупова. Сухотин особого впечатления на собравшихся не произвел – движения его были вялыми, чересчур аккуратными, правда, Юсупов не сразу сообразил, что это следствие ранения, а вот великий князь Дмитрий Павлович, стремительный, высокий, красивый, всем понравился сразу. В нем ощущалась сила, жажда жизни, движения были жесткими, резкими.