– И в себе вы уверены, Феликс Феликсович? – Пуришкевич холодным, все засекающим взглядом оглядел Юсупова, снял пенсне и, поморщившись, будто от боли, протер пальцами глаза.
– Уверен, Владимир Митрофанович, – тихо и жестко проговорил Юсупов, – иначе бы я к вам не пришел.
– Двоих нас для такой операции мало. – Пуришкевич, словно бы не заметив тона Юсупова, снова водрузил пенсне на нос. – Нам еще нужны люди. Как минимум – пара компаньонов.
– Полагаете, что вдвоем не справимся?
– Нет. Распутин – бес сильный. Хитрый, живучий, изворотливый, как Змей Горыныч. – Пуришкевич на минуту задумался, побарабанил пальцами по столу. – Помощники нужны обязательно. У меня есть два человека на примете.
– Кто?
– Близкие люди, не подведут.
– У меня тоже есть такие люди, – молвил князь, поддаваясь порыву, вспомнил о списке, который недавно составлял. Пуришкевич в этом списке шел вторым.
Пуришкевич обладал свойством заводить людей, под его влияние попадали даже очень сильные натуры.
– Много?
– Как минимум… как минимум – один.
– И это немало, – одобрительно отозвался Пуришкевич. Улыбнулся.
У Пуришкевича в санитарном поезде работал доктор Станислав Лазоверт – спокойный, со скупыми, расчетливыми движениями человек, превосходный врач и солдат, специалист, обладавший золотыми руками, он мог пришить ратнику оторванный нос, и тот прирастал так, что не было видно даже следов, из осколков, из мелкого крошева и обломков собирал целые кости и восстанавливал человеку ногу или руку, умел сращивать оборванные внутренности и оживлять остановившееся сердце. За храбрость на фронте Лазоверт был награжден двумя Георгиевскими крестами.
У Лазоверта было еще одно достоинство – он умел великолепно водить автомобиль.
Имелся на примете еще один исполнитель – поручик Сухотин, только что получивший звание капитана. Сухотин недавно прибыл с фронта, не боялся ни леших, ни чертей, ни Распутиных, ни Романовых, на фронте он был тяжело ранен, но это никак не отразилось на его боевых качествах – Сухотин спокойно относился к крови. Что к своей, что к чужой – одинаково.
– А кто у вас? – осторожно спросил Пуришкевич у Юсупова.
Юсупов поднял на депутата глаза.
– Ну… кто сторонник?
– Великий князь Дмитрий Павлович
Пуришкевич не выдержал, ахнул изумленно:
– Мама моя!
Великий князь Дмитрий Павлович был двоюродным братом Николая Второго. Более того, царь, который на двадцать три года был старше Дмитрия Павловича, считался его опекуном, следил за тем, чтобы Митя (царь звал его так) не попадал в плохие компании, не глупил по молодости, не увлекался цыганками и не пил плохого вина…
В детстве и Митя, и его родная сестра Маша – царь считался и ее опекуном – были приличными оторвами, ничем не отличались от своих невенценосных сверстников, дрались с уличными мальчишками, катались на задках у московских лихачей (Дмитрий Павлович и Мария Павловна воспитывались после смерти матери, греческой королевы, в Москве), на колесах трамваев, воровали яблоки и вели образ жизни не самый лучший, исходя из понятия высшего света, но по истечении лет выправились и превратились в красивых молодых людей.
Дмитрий Павлович окончил офицерскую кавалерийскую школу, получил звание корнета конной лейб-гвардии, стал шефом гренадерского полка. Считался любимцем офицерской молодежи – особенно гвардейской, храбро воевал, был отмечен наградами, заслуженно заработал чин штаб-ротмистра.
– Что-то я не слышал, чтобы Гришка ему насолил, с чего бы это великому князю решиться на убийство Распутина? – усомнился в Дмитрии Павловиче Пуришкевич.
– Думаю, что великому князю обидно не за себя – за Россию, – уклончиво ответил Юсупов.
Пуришкевич ошибался, считая, что Распутин нигде не перебегал дорогу великому князю – перебегал, еще как перебегал! Будучи человеком, далеким от тайн Царского Села, от дворца, в котором Николай Второй жил с Альхен, Пуришкевич не все знал, а Юсупов, который через жену свою Ирину находился в прямом родстве с императорским двором, знал практически все, что там происходило.
В великого князя Дмитрия Павловича влюбилась старшая дочь Николая Второго, Ольга, – красивая и романтическая девушка, Дмитрий Павлович ответил ей взаимностью, и вскоре они были помолвлены. Дело шло к свадьбе, но свадьба не состоялась.
Помешал… Распутин. Узнав о помолвке, он два вечера никуда не выходил из своей квартиры – не соблазнили его ни баня, ни проститутки, ни Муня Головина, сшившая себе новое атласное платье, как того желал «старец», – он босиком перемещался по квартире, совершая променад из одной комнаты в другую, иногда останавливался, смешно шевелил пальцами ног, приподнимая их, словно клапаны, а потом, давя кончиками-пальцев пол – пальцы у него действительно работали, как клавиши пианино, – хмыкал, остервенело рубил рукою воздух и двигался дальше.