Царевна

– Так ведь пришлось посулить деревушку и звание полковника, матушка, – пожаловался Фёдор Леонтьевич.

Софья удивленно посмотрела на боярина:

– Эка беда деревушка, раз сам патриарх просил. Али забыл, как он нам поперек дороги стоял.

– Не забыл, матушка, – кивнул Шакловитый.

– Разве забудешь, когда твоя голова на кону стоит.

– Это хорошо, что помнишь, Федор Леонтич, – тихо произнесла Софья, боясь, что кто-нибудь из слуг, подслушает их разговор.

– Нам в борьбе с Петрушей и Нарышкиными поддержка патриарха, аки лик Святой, надобна. Я десяти деревушек не пожалею и боярского звания, тому кто мою просьбу исполнит.

Шакловитый усмехнулся:

– Уже не нужно матушка, и за одну деревеньку справного служивого нашли.

– Знаешь ли, матушка, старшину казенного приказа Басаргина.

Софья улыбнулась:

– Как не знать.

– Вот он и поедет, – Шакловитый стукнул ладонью по столу.

– Мешкать не будет. А ты, матушка, что бы впредь не смущалась секретные разговоры вести, челядь в другую половину дворца отсылай, да стрельца подле двери ставь. Так и тебе и мне спокойней будет.

Сапыге, как и обещал старшина Басаргин, сняли с ног колодки, перевели на этаж выше. В том коридоре содержали узников по мелким делам или тех, кого скоро выпустят на свободу.

Из узкого оконца была видна надвратная икона на Константино – Еленинской башне, и узники могли помолиться, подойдя к окну. Со стен и потолка уже не сочилась вода, а на каменном полу, вместо прелой соломенной подстилки, были сколочены нары из толстых сосновых досок накрытые войлочным тюфяком. Сапыга не рад был своему договору со старшиной и клял себя за это. Но он не в силах что-либо исправить. Пайку давали исправно: овсяную кашу и вареную репу. Сердце несчастного Сапыги постепенно

успокаивалось иногда ему казалось, что ничего этого не было и сидит он по слабоумию своему, с того самого момента, как бешеный парень зарезал одного из скитников в трактире.

Но пришедшее благостное неведение было разрушено звонами, отпирающихся, ржавых замков и скрипом, поднимающейся внутренней решетки. Сапыга бросился к оконцу и приник к железным прутьям. Во внутреннем дворе стояло с десяток колодочников. Их одежды превратились в рваные лохмотья, через дыры которых сияли темные синяки и кровоподтеки. Сапыга жадно глотнул воздух. Он узнал их. Узнал несчастного Прокопия и его жену. На левой ноге Прокопия темнела деревянная колодка, которую тот подтягивал за цепь вверх, чтобы она не била по ноге. Его жена выглядела несколько лучше, по крайней мере, на ее лице не было следов от побоев.

– Куда их? – спросил стрелец с бердышем у ворот.

– В Сибирь, куда ж еще? – откликнулся провожатый.

– На рудники железные, али на завод. Воевода тамошний решит.

–Да какие из них работники, – усмехнулся стрелец.

– Издохнут по дороге.

– Не велика беда, – рассмеялся сопровождающий.

– Издохнут, быстрей назад воротимся.

– А ну пошли, – он пихнул бердышом крайнего в ряду.

Колодочники подтянув цепи к верху, заковыляли к воротам. Сопровождающие стрельцы лихо запрыгнули в телегу и покатили следом. Сапыга слетел с окошка и бросился на тюфяк. Зарывшись в него лицом, он тихо зарыдал.

К десятку колодочников, что вывели из Разбойного приказа, присоединилась еще колонна арестантов. Среди них был, и тот бешеный парень, что оказался с Сапыгой в трактире. Колодочники проследовали через Китай-город, через слободки Белого города и вышли Владимирскую дорогу. Далее Москва заканчивалась, и начинались безбрежные просторы Руси.

Глава 6: Огненные корабли