Царь Живых

Немного смущал декоративный размер. Но не в размере, в конце концов, дело. Ещё в «Хантере» он убедился, что и крохотная пулька способна творить большие дела.

— Что теперь? — спросил Иван, освоившись с оружием. — Сразу к Царю? Чтобы не оттягивать?

Он уже знал всё. Или думал, что знает всё. Знает, что наречённый — мальчик Андрюшка. Сын Маши, когда-то изрядно вскружившей голову Сане Сорину. Утонувшему на Куломе старшему брату Ивана. Самый обычный мальчишка… Но отец его — Осип. Царь Мёртвых. А Даниэль говорил, что гораздо опаснее. И Адель говорит то же самое.

Проблема…

Решить её некому — только ему, Ивану. Стражу. И — крохотному оружию на его левой ладони. Ладно… Надо посмотреть вживую на этого Царя. Надо глянуть на эти ворота…

— К Царю нам нельзя, — твёрдо сказала Адель. — Сейчас нельзя. Ты не можешь пустить оружие Стражей в ход немедленно. Точнее — можешь, но эффект будет странен. Ты погибнешь. Просто исчезнешь. Погибнут и исчезнут все, кто при этом окажется рядом. Исчезнет и Царь — но он единственный вернётся. Очень скоро. Через несколько лет… С новыми силами.

Адель не лжёт. Ни единым словом. Иван не отключает дар — но не из недоверия. Он верит ей. Он боится, что Адель может допустить ошибку…

Но Адель права.

Во всём.

Иван не понимает. Тогда — зачем всё?

— Это сделано мудрыми руками, — терпеливо объясняет Адель. — Страж может стать ренегатом. Или — ему может изменить разум. Редко, но случается. Если такой Страж доберётся до этого… Может случиться беда. У оружия Стражей присутствует нечто вроде сознания — на самом примитивном, эмпатическом уровне. Должно пройти не меньше нескольких часов — чтобы вы настроились друг на друга. И чтобы оружие убедилось — твои мысли чисты. Иначе — всё будет как я говорила…

Всё — чистая правда. Иван думает, что подобную защитную цепь стоит встраивать в любое оружие. Начиная со складного ножа. Не помешает, совсем не помешает…

— И как провести эти несколько часов?

— Побудь один. Бодрствуй. Уйди в лес и постарайся не думать ни о чём…

— А ты?

— Я попробую пока заняться Царём Живых… Чтобы за Эти часы не случилось непоправимого…

— Но как? Ты же сама говорила… Что должен я, что никто из живых не властен над Царём…

— Всё так. Живые над ним не властны. Я найду мёртвого. Он тоже не сможет многого, но… Но с его помощью нам будет легче.

Иван морщится. Мало приятного — прибегать к помощи мёртвых.

— Хорошо, — говорит он. — Тогда я пошёл. Раньше начнём — раньше Закончим. Адель кивает.

И улыбается. Улыбка её горька. Дорогую цену заплатила Адель за своё знание об оружии Стражей. О Мече Господнем.

Страшную цену.

Гедонье. Семьдесят лет назад.

Расстреляли их тщательно — но всё равно казалось, что кроваво-горелое месиво на дне лощины дышит, шевелится — словно кто-то никак не желает умереть и готовится восстать и вновь сразиться со своими убийцами.

На седьмой день так и случилось. Но сражаться было уже не с кем — каратели уплыли. Восставший со дна лощины был похож на труп, на любой труп из той груды, что неохотно выпустила его из-под себя, — рваные пулевые отверстия на груди и в боку, правая половина головы разбита пулей, глаз вытек…

Но Гедеон был жив. Оружие, видимое лишь Стражам, поблёскивало на изуродованной, лишившейся двух пальцев ладони. Второй Меч Господень лежал в надёжном тайнике, хранившем Книгу Гедеона, и был укрыт в самой Книге, запечатанной семью печатями. Старец проверил — каратели тайник не нашли. Потом он поискал уцелевших — их не было. Ни одного…

Не хотелось жить и Гедеону — но он стал жить.

Сладил сруб из тонких стволинок здешних ёлочек — мороз старца не донимал, он давно научился не чувствовать жары или холода. Еды хватало: Гедеонов Колодезь был настоящей крепостью — неприкосновенные, на случай долгой осады, запасы в глубоко уходящих в мерзлоту погребах могли прокормить одного человека в течение долгих десятилетий. И прокормили — в течение этих десятилетий, потому что старец никуда уходить не собирался. Пост бросать было нельзя.

Он ждал Прорыва — в одиночку. Бесконечная полярная зима сменялась раз за разом коротким полярным летом — он ждал. Раны зажили, и шрамы бесследно исчезли, глаз и пальцы восстановились — он ждал. Сорок долгих лет промелькнули одним коротким днём — он ждал.

Первый и последний Страж ждал Прорыва.

И дождался.

Парма.

Хибара — такие здесь зовут балками.

Балок как балок, только грязный — снаружи и изнутри. Вонь. На грязных стенах — плакаты с голыми женщинами, тоже грязные. На грязном столе лежат деньги — много.

Мужчина, сидящий у стола, улыбается. Неприятно — многих зубов не хватает, оставшиеся черны. Глаза бегают: с денег на Адель, с Адель — на деньги. Потом — короткий взгляд на дверь.

Мужчина давно мёртв, но не знает этого.

— Ты всё понял? — Адель говорит стоя.

— Ну дак, за такие башли и кайтух прорюхает… Тока вот… ещё бы аванес махонький…

Он крадучись встаёт, делает шаг к ней. Адель не реагирует. Пестрящая наколками рука ползёт по платью. Адель молчит, синие глаза давят, толкают, отшвыривают мужчину. Он не чувствует ничего — он мёртв. Рука ныряет в вырез…