Царь Живых

Прохор встал. Прохор улыбнулся.

Гнусно улыбнулся…

Эту пародию на наручники можно было открыть за три секунды. Хоть и скованными руками, заведёнными за высоченную, расширяющуюся кверху резную спинку стула. Открыть любой согнутой проволочкой — так, надо думать, и рассчитано, — дабы затерявшие ключ в пылу любовной страсти парочки не нарушили невзначай друг другу кровообращение…

К сожалению, он не догадался засунуть в обшлаг рубашки или под браслет часов ничего подходящего на роль отмычки — даже самой завалящей проволочки у Вани не было… Трёх секунд, потребных на открывание, тоже не нашлось — Прохор встал, Прохор подходил неторопливо и уверенно, и по лицу его было видно — время разговоров закончилось.

— Я тебя мочить не буду, — довольно равнодушно проинформировал Прохор. — Как бы ты ни просил. Я тебя утилизирую. Но не сразу. Не совсем сразу…

— Ты, как всегда, забыл одну вещь… — спокойно сказал Ваня.

— Какую? — насторожился Прохор. Сегодня он ничего не забыл. Сегодня он ничего не мог забыть.

— Тазики. Подставь своим орлятам четыре тазика… Они же у тебя не то что бледные — уже зелёные… Весь интерьер изгадят.

— Ты-ы-ы-ы… бля-я-я-я… — взвыл Прохор, всё его спокойствие как ветром сдуло — удар был не в бровь, а в глаз.

— Ты что такой нервный, Проша? Никого не убил с утра?

Прохор ненавидел, когда его так называли. И Ваня это знал.

Все намерения ужаснуть и потрясти мазилок жестокостью спокойной, бесстрастной, неторопливой — и тем самым более кошмарной — исчезли.

Прохор заорал и ткнул стволом винтовки Ване в лицо — как бильярдным киём. Не попал — лица там уже не было, — безвинно пострадал, расколовшись, резной деревянный не то зайчик, не то ёжик… С мутно-голубых глаз словно слетела пелена — пылающий взгляд Прохора жёг, как кислота.

Ещё одного звука за треском дерева и диким воплем Прохора никто не услышал либо не обратил внимания.

То был звук рвущегося металла…

— Я удивляюсь тебе, сестра. Это Испытание, причём самое начало его. Испытуемый должен пройти всё либо погибнуть. Другого Пути у него нет…

Широкая тропа. Белый конь и конь вороной идут бок о бок. Адель сама удивляется себе. Много Испытаний видела она и сама была испытуемой… По-всякому заканчивались те Испытания. И ничья смерть не может потрясти Адель-Лучницу, Адель, посланную побеждать. Не может, но… Ей сейчас хочется почему-то развернуть белого коня и галопом поскакать назад. К охотничьему домику. К «Хантер-хаузу»…

Она с трудом, с огромным трудом сдерживает это желание и спрашивает о чём-то Даниэля — сама не понимая, о чём.

— Нет, я не знаю, где сейчас Царь Мёртвых, он закрыт, он давно не…

Она не слышит дальше. Царь Мёртвых? При чём здесь Царь Мёртвых? Она ведь… Мысли путаются. Впервые у Адель путаются мысли — ясной и стройной остаётся только одна: развернуть коня и скакать в «Хантер-хауз»…

Даниэль смотрит на неё. Во взгляде его синих глаз смешалось всё — но больше всего в них понимания…

Белый конь и конь вороной мерной рысью удаляются от охотничьего домика… Испытание каждый проходит в одиночку — это закон. Пусть испытуемый погибнет — но вмешиваться не должен никто.

Они не знают, что с другой стороны к «Хантеру» приближается некто, кому законы не писаны. Некто, готовый вмешаться. Некто, почуявший своих врагов, разбудивших его. Разбудивших, чтобы убить. И почуявший затеянное ими Испытание…

У него хорошее чутьё.

Его имя — Царь Мёртвых.

— Куда? Пропуск покажи! У нас по пропускам тут стро…

Охранник на главном входе спорткомплекса хамил безбоязненно — облик вошедшего никак не позволял отнести его к богатеньким завсегдатаям «Луча».

Посетитель шёл, как будто охранника тут не было. Страж турникета встал. Отодвинул недопитый стакан с чаем. Одёрнул кургузый камуфляж. Сделал суровое лицо. Выдвинулся из-за стола и протянул уже руку — ухватить незваного гостя за плечо…

Охранник был мёртв — давно. Но не знал этого — не знали и другие…

Вошедший коротко взглянул ему в глаза.

Секьюрити пошатнулся. Рот раскрылся и схлопнулся, пытаясь ухватить куда-то исчезнувший воздух — безуспешно. Рука слепо зашарила по нагрудному карману. Тело в кургузом камуфляже сползло на давно не мытый пол — дёрнулось и затихло.

Охранник не умер — лишь перестал двигаться.

Царь Мёртвых прошёл мимо. Без пропуска.

Всё произошло быстро.

Прохор ткнул стволом винтовки, как бильярдным киём, — разбить лицо, выбить зубы, заколотить гнусные слова обратно в глотку. Вместо хрустко поддающейся кости — жёсткий удар о дерево. Мгновенным кадром — Ванина рука на винтовочном стволе. Рука в браслете наручника — в одиноком браслете.

Приклад рвётся из рук — и вырывается, — громко ударяется о столешницу. Стол — словно в ответ — встаёт дыбом и бьёт Прохора в лицо. В лоб. Слепящая вспышка. Грохот — страшный, рвущий перепонки, — это дробовик в закрытом помещении. Звук удара, звон стекла — слабо, сквозь заложенные уши.