Царь-кукла (СИ)

— А где она? — спросил Капралов. — Тоже в Израиле? С ней можно встретиться?

— Нет, она не в Израиле. Совсем не в Израиле. Она очень далеко…

Татьяна Петровна неопределенно махнула рукой, словно расстояние до племянницы даже не поддавалось описанию, достала из кармана передника похожий на полотенце платок, промокнула губы и продолжала говорить для Раисы.

— Двадцатый век несладко обошелся с твоей семьей, моя девочка. Но я смотрю на тебя, такую молодую и красивую, и вижу, что это ничего, пусть, все было не зря.

Ее глаза увлажнились, и по глубокой морщине на щеке покатилась слеза. Она положила ладони на внучкины плечи, наклонилась и поцеловала ее в лоб.

2

До вылета оставалось четыре часа, и Капралов, лежа с компьютером на гостиничной кровати, читал новости из дома.

«В Смоленской области вынесен приговор 80-летнему пациенту геронтологического центра "Вишенки" за убийство соседа, досаждавшего ему храпом».

«В Ставрополе полиция задержала молодую женщину, подозреваемую в зверском убийстве собственного мужа. Поводом для роковой склоки стало нежелание мужчины соблюдать гигиену. В итоге жена убила его утюгом, а потом расчленила тело».

«В Астраханской области возбуждено уголовное дело в отношении 43-летнего местного жителя, которого подозревают в нападении на собственную дочь. Угрожая “заточкой”, рецидивист похитил у нее 200 рублей. Потерпевшая сама приехала к отцу, чтобы поздравить с Новым годом».

 На прикроватной тумбочке зазвонил телефон.

— Как все прошло? — спросила его начальница дружелюбно, отчего ожидаемый вопрос показался фальшивым.

— Хорошо.

— Поняла… — Алевтина Егоровна на мгновенье замялась. — Я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали.

— Что же? — не удивился Капралов.

— Чтобы передали послание. У вас есть ручка?

Он подошел к письменному столу.

— Я вас слушаю.

— Готовы? Хорошо. Тогда пишите…

«Пожалуйста, сделай так, чтобы у моих внучат, детей и мужа, а также у меня все было хорошо».

В разговоре повисла пауза: склонившийся над листом бумаги заинтригованный писатель ждал продолжения, Алевтина Егоровна же, сказав все, что хотела, смущенно молчала.

— Это все? — наконец спросил он.

— Да, все.

— Вы не сказали, кому передать.

— Вы знаете Стену плача в Иерусалиме? Пожалуйста, поезжайте туда и засуньте записку между камней. Только не забудьте подписать: «Аля».

— Аля?..

— Да, и поезжайте немедленно, а завтра жду ваш отчет!

— Вы знаете, насчет завтра… — начал он, но она повесила трубку.

Времени было в обрез. Капралов зашел за Раисой, заплатил за гостиницу, и они поехали.

Хоть и писатель, он вряд ли сумел бы с ходу описать свое первое впечатление от Иерусалима; на ум приходило лишь одно — воздух. Что-то с ним было не так; не запах, не влажность; пожалуй, вес. Казалось, его молекулы раздулись от древности и давят на плечи. Воздух одновременно радовал и пугал, но делал это не желая понравиться, равнодушно, и, едва ступив на землю между Мусорными воротами и геенной, Капралов почувствовал себя чужаком.

Не такими еще были люди. На лицах туристов и паломников читалась того рода пугливая деловитость, какая бывает в банке у клиентов, просрочивших заем. Тела их были напряжены, движения порывисты. Пришедшие прикоснуться к вечности словно желали, чтобы встреча с ней поскорей миновала.

Они прошли за каменную стену Старого города через КПП и оказались на большой площади. Здесь Капралов осмотрелся.

Слева и впереди друг к другу примыкали сложенные из обтесанных блоков известняка здания с редкими окнами на отвесных фасадах и арками галерей у подножья. Своей впечатляющей простотой они походили на оперные декорации, не хватало лишь мечущейся по авансцене Саломеи. Справа возвышалась высоченная стена Иерусалимского храма. Вернее, не столько стена храма, сколько остаток его ограды: от храма, как известно, ничего не осталось, и люди за тысячелетия сделали священной и ее. Невысокий забор делил пространство перед стеной на две неравные секции: поменьше предназначалась для женщин, а другая для мужчин.

— Стой тут, — сказал он Раисе, когда они подошли к проходу в мужскую часть. — Я только оставлю записку.

Он взял из ящика ермолку, покрыл голову и медленно, по диагонали, пошел к стене.

Спиной к нему стояли или сидели на пластиковых стульях несколько десятков мужчин. Одни, большей частью в джинсах и рубашках, держались за камни, погруженные в себя. Другие, в черных пальто и шляпах либо, наоборот, в белых талитах, бормотали, медленно раскачиваясь. Перед некоторыми стояли пюпитры с книгами, и они часами читали автору его собственные слова.