Царь-кукла (СИ)

В по-советски огромном кабинете большого начальника горели все лампы: говорящий не любил дневного света, и шторы были задернуты. Будь его воля, он вообще работал бы и устраивал совещания по ночам. Однако такая вольность была ему недоступна: на своей недосягаемой высоте он все равно оставался «одним из», высокопоставленным бюрократом, аппаратчиком, приближенным к телу. Делать все, что заблагорассудится, мог позволить себе лишь один человек, человек, незримо (и зримо тоже — в виде разнообразных портретов) присутствующий на каждом совещании, в каждом кабинете и коридоре огромного здания. Никто и никогда не называл его по фамилии или просто по должности. Дозволенное журналистам и обывателям здесь превратилось бы в святотатство. Все эти фамильярности существовали для непосвященных, населяющих мир за красной кирпичной стеной и за границами комплекса зданий на одной старой московской площади. В мире интриг, беспринципности и цинизма лишь его имя и отчество служили той скрепой, что духовно соединяла посвященных в единую общность. Все они были неверующими, вернее, ни во что не верили, но инстинктивно подчинялись внутреннему гироскопу, требующему даже всуе произносить священное словосочетание со строго уравновешенным придыханьем. Словно в тексте пхеньянской газеты, даже в самом незначительном разговоре они выделяли его размером и жирностью шрифта. Впрочем, могли ли быть незначительными разговоры, в которых это имя встречалось…

Случайно попавшему в кабинет (если б такое было возможно) могло показаться, что его хозяин, еще не старый и явно образованный мужчина с цепкими глазами на чересчур правильном холеном лице — мечтатель или самодур. Он мерил бы его своей заурядной общечеловеческой меркой, сразу замечая противоречия и подмену понятий в его речах. Отчасти он был бы прав, хозяин кабинета действительно существовал в мире своих идей, которым подчинял свои умозаключения. Однако в отличие от бытовых шарлатанов в его распоряжении были все нужные рычаги и ресурсы, чтобы превращать эти идеи в реальность. Кроме того, случайный человек в пределах своего скудного горизонта не смог бы оценить главного: здесь говорил не хозяин кабинета, его устами вещало государство, и уже одно это придавало смысл каждому его слову. В границах своей компетенции он сам и был государством.

Конечно, до поры до времени. Исповедуемая им парадигма, по которой интеллектуалы управляли невежами, уходила в прошлое, уволакивая его за собой. Она уступала место новой — невежами начинали править невежи, и всемогущий чиновник пытался сохранить статус-кво, потому что уступить означало его личный закат, конец всего, что он сделал, а заодно — и того, что не сделал.

Тщеславные люди кичатся тем, чего добились; он же, человек честолюбивый, волновался о том, кем не стал. С юности он мечтал повелевать не людьми, а умами, и с ревностью штудировал творенья всех тех, на месте которых должен был находиться. В итоге он докатился до того, что завидовал даже своему знакомому, банкиру на пенсии, написавшему довольно поганый, но оттого не менее популярный роман. Он знал, что сумел бы куда лучше, но уже было поздно, его холстом оказалась страна. И он не собирался этот холст отдавать.

Звали вельможу Янис Иванович Куницын, где имя было данью латышской матери, а остальное наследством русского отца.

— Стоящая перед нами задача одновременно сложная и простая, — наставлял он в конце совещания. — Нам предстоит превратить традицию в инновацию. Прошлое в будущее без захода в настоящее. Это сложно. Кому-то кажется, что невозможно. Простая же она потому, что этот фокус нам уже не раз удавался.

Он вяло взмахнул рукой, словно отгонял муху.

— Рано радуетесь, господа! Они как и раньше не готовы выбирать, но в этот раз ситуация непростая. Потому что теперь они хотят выбирать. — Он, разумеется, сделал ударение на слове «хотят». — Ну что ж, тем интереснее вызов. Нам потребуются аргументы. Шамиль Равильевич, что там у нас?

Шамиль Равильевич, скуластый мужчина под пятьдесят, курирующий парламент, осторожно ответил:

— Полагаю, быстрее всего договориться с коммунистами или социал-демократами. Я уже их предварительно прощупал. Есть, правда, кое-какие шатания…

— Договоритесь и с теми, и с теми! От нашего результата они зависят не меньше. Для начала намекните социалистам про госдачи, там, кажется, истекает аренда. А коммунисты любят чартеры за казенный счет. В общем, думайте. И соберите их на той неделе, я им сам объясню.

Он поднялся из кресла.

— Всем большое спасибо. Пока это всё.

Он дождался, когда они дошли до дверей, и попросил:

— Вениамин Эдуардович, задержитесь, пожалуйста, на минуту.

Вениамин Эдуардович, самый молодой начальник отдела, с головы до ног облаченный в одежду итальянской фирмы ETRO, коротко кивнул и затрусил к только что покинутому месту в конце стола.

— Садитесь поближе, — улыбнулся Куницын.