Царь-кукла (СИ)

— Политик должен давать надежду, — изрек старик, оборотясь к телевизору. — Когда у него получается, его любят. Когда нет, на него всем плевать.

Капралов молчал, не уверенный, видит ли тот его или нет.

— Но когда он ее крадет, — старик перевел тяжелый взгляд на Капралова и двинулся в комнату, — тогда его ненавидят. Я тут много всякого повидал. И было время подумать… Оказывается, чтобы говорить правду и лгать, годятся одни и те же слова. Вам это приходило в голову? Ничего, еще придет… Вот ваши материалы. Надеюсь, вы найдете в них правду.

Капралов разложил перед собой папки и смотрел на них, не зная с чего начать. Нетерпеливое любопытство, одолевавшее его все утро, сменилось испугом. Он понимал, что вряд ли встретит под серыми обложками описания пыток, вряд ли увидит страдания оклеветанных, а потом убитых людей. И все равно боялся.

Посидев так некоторое время, он взял верхнюю папку и стал читать все подряд. Сухим языком постановлений и протоколов, с опечатками и орфографическими ошибками в ней рассказывалась история заговора, в который с каждой новой страницей вплетались все новые участники. К юриспруденции и даже здравому смыслу она не имела отношения; после появления в деле турецких эмиссаров и немецких парашютистов он не удивился бы даже инопланетянам. Но ужас был не только в бредовости обвинений — все они были подкреплены очными ставками и признательными показаниями. Он в растерянности закрыл папку.

На помощь пришел старик, оставшийся сторожить за столом возле входа.

— Вы никакой не историк, верно? — спросил он.

Капралов поднял на него глаза.

— Они ваши родственники?

— Нет. Но я хочу найти их родственников…

— Ясно… Так вы долго будете тут сидеть… Знаете что? Не читайте протоколы допросов.

Он подошел и начал листать документы.

— Вот, что вам нужно. — Он что-то отчеркнул ногтем на одной из страниц. — Видите?

Старик перевернул еще несколько страниц.

— Татьяна Петровна Сапожник, дочь, обращалась в архив в 96-м. Сапожник она, надо же… Мой отец был портным, рассказал анекдот и на восемнадцать лет загремел в лагерь. Представляете?.. Так… Были возвращены изъятые фотографии.. А вот и адрес ее. Пишите.

Капралов переписал адрес в блокнот.

— Премного благодарен! — воскликнул он. — Скажите, а опись изъятых вещей здесь есть?

— Может, и есть. А может, и нет. Раз на раз не приходится. В иных делах вообще ничего толком нет. У них же суда-то обычно не было.

— А можете посмотреть? Или хотя бы скажите, где искать…

— Так, давайте посмотрим… — недовольным тоном проворчал старик, но было ясно, что тон этот он выбрал скорее для порядка.

Он наклонился и стал перелистывать одну из папок, методично слюнявя палец.

— Обыск… Опись... Вот! — Он разгладил нужную страницу.

В списке не было вещей обихода, почти ничего ценного. Лишь письма, фотографии, книги… Память, мысли, социальные связи… Капралов вспомнил, как регулярно читал про изымаемые при обысках телефоны, компьютеры и флешки. Время изменило форму, но не содержание.

В самом конце он нашел то, что искал.

«Две деревянные куклы типа матрешка c гербами в виде царских орлов». И ниже: «Изъяты в доход государства».

Он поблагодарил старика, вручил ему специально принесенную шоколадку и быстрее побежал обратно на улицу.

11

В кабинете на третьем этаже канареечного сталинского здания, окнами выходящем на Ивановскую площадь и колокольню Ивана Великого, шло совещание. Восемь одетых в деловые костюмы мужчин и женщин сидели за длинным столом лицом друг к другу и делали пометки в лежащих перед ними айпэдах. Хозяин кабинета во главе стола говорил вот уже двадцать минут. Он медленно переводил взгляд с одного лица на другое, время от времени останавливался на ком-то одном и без выражения просил: «Константин Сергеевич, возьмите, пожалуйста, на контроль». Или: «Маргарита Степановна, пожалуйста, представьте соображения вашего отдела на этот счет к понедельнику». Константин Сергеевич и Маргарита Степановна деловито, но с достоинством кивали и касались пальцами экранов планшетов.

Здесь не тыкали и не обращались просто по имени. Здесь редко повышали голос. Кричать на всю Ивановскую, как случалось в учреждениях попроще, из окон которых эта Ивановская была совсем не видна, здесь было не принято. Чем выше взбирался сотрудник, тем меньше эмоций у него оставалось. Однако причиной тому была не деликатность. Сегодняшний нелепый юнец завтра мог превратиться во всесильного повелителя, и мало кому из опытных царедворцев хотелось обременять себя неловкостью прошлого панибратства. Те же, кто начинал играть в демократию, надолго не задерживались, не успев толком погрузиться в дела. Сама атмосфера быстро выталкивала их наружу, как выталкивала на поверхность легкомысленных курортников пересоленная вода Мертвого моря.