Царь и царица

На почве духа православной веры зародилась у нее, а затем, утвердилась в сознании мысль о том, что соль земли русской — ее простой народ, а высшие классы разъедены безверьем и отличаются развращенностью.

(ldn-knigi; см. напр. - О. Георгий Шавельский  «Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота» Нью-Йорк  1954г.; на нашей стр.)

Для укрепления в ней этого взгляда, сыграло огромную, решающую роль другое обстоятельство, наложившее на ее отношение к различным сло­ям русского народа весьма определенный оттенок, с годами все ярче выступавший. Я имею в виду те условия, в которых она очутилась по прибытии в Poccию, почти совпавшем с ее вступлением в роль царствующей Императрицы, а именно тот прием, который она встретила, как со стороны некоторых членов Императорской фамилии, так и многих видных членов петербургского общества. Каждое ее слово, каждый жест, все, вплоть до покроя платья, которое она надевала, — подвергалось жестокой критике, и нахо­дились услужливые люди, которые доводили это до ее сведения. Утверждали даже, что великая княгиня Мария Павловна ей однажды прямо сказала: «la société vous déteste», — что было, конечно, преувеличением. Неприязнь к молодой Государыне исходила со стороны лиц, составлявших двор вдовствующей Императрицы. Эти лица не хотели примириться с тем, что появлялся новый двор, ставший выше их и прилагали все усилия, чтобы сохранить среди петербургского общества первен­ствующее, хотя бы по симпатиям, положение.

Естественно, что понемногу, далеко не сразу, у Александры Феодоровны тоже народились {56} недобрые чувства к петербургскому обществу и в этом кроется одна из причин, если не главная, того, что она обернулась к русским народным массам и в них искала сочувствия, которого петербургская знать ей не выказывала.

Мало того, на этой же почве появилась у Го­сударыни, принявшая со временем определенный болезненный характер, мнительность по отношению к людям. Едва ли не большинство Царской семьи и общества превратились в ее глазах в ее личных коварных врагов. Малейшая критика ее слов и действий или, хотя бы непризнание ее абсолютной мудрости, являлись в ее глазах неопровержимым признанием вражды к ней. Тем большим доверием, тем большей симпатией пользовались те, кто соглашался с ее предположениями, восхвалял ее решения, умело выказывал ей безграничную преданность. Под этим же влиянием развивается у Государыни и падкость к лести.

Не подлежит сомнению, что уверенность Императрицы в незыблемой прочности самодержавного строя в России построена была на убеждении, что простой народ, русское крестьянство, обожает своего монарха. В этом убеждении ее под­держивали и главари «союза русского народа», забрасывавшие ее телеграммами от имени каких то фантастических, не то десяти, не то двадцати пяти тысяч отделов этого «союза».

Руководители «союза» вводили в заблуждение и самого Государя. Так, однажды, на докладе Родзянко по поводу его указаний на растущее не­довольство в народных массах, Государь ему сказал: «Это не верно. У меня ведь тоже есть своя осведомленность» — и, указав на лежащую у него на столе объемистую пачку бумаг, прибавил: — «вот выражения народных чувств, мною {57} ежедневно получаемые: в них высказывается любовь к Царю».

Как было Николаю II и Александре Феодоровне не верить этим заявлениям, когда при каждом путешествии вглубь России несметные народные толпы, с неподдельным восторгом, встречали и провожали царскую чету, когда в Костро­ме, при посещении Царской семьей колыбели их рода, в год трехсотлетия царствования Дома Романовых, народная толпа в истерическом восторге бросилась вслед за отходящим от при­стани царским пароходом прямо в Волгу (благо берег ее был отлогий, а глубина незначительная)? Когда, не далее, как месяца за два до революции, Императрица в Новгороде была вновь свидетельни­цей, вызванного ее приездом, народного восторга? Сопровождавшая ее в этом путешествии А. А. Вырубова не преминула при этом заявить: «ну, что скажут теперь, после этого приема, думские болтуны»? — а Императрица со своей стороны, подчеркнула то обстоятельство, что ее встретили с пышными адресами представители и местного земства и городского самоуправления, причем добавила: «как врут те, которые утверждают, что Россия меня не любит»!

Чтобы выяснить первопричину того холодного, если не враждебного отношения, которое Алексан­дра Феодоровна встретила, как при русском дворе, так и среди петербургского общества, надо вернуться к тем обстоятельствам, которые пред­шествовали ее браку с русским Императором.