Царь и царица

Сколько бескорыстной любви в этих словах, сколько самоотвержения, при полном отсутствии малейшей жалобы на положение свое и семьи, — сколько благородного чувства!

Как бы ни относиться к государственной де­ятельности убиенной Царицы, как ни расцени­вать последствия этой деятельности, нельзя без умиления читать приведенные строки.

{52}

5.

Если рассудок Александры Феодоровны подчас затемнялся ее неудержимой страстностью, если на ее решения пагубно влияли присущие ей властность и самоуверенность, то все же главной причиной тех глубоких ошибок, в которые она впала в последние годы царствования Николая II, была другая сторона ее духовного облика, с года­ми приобретавшая все большую власть над нею и понемногу превратившаяся в определенно болез­ненное состояние, а именно ее всепроникающий, глубокий мистицизм.

Члены Гессенского Дома, к которому принад­лежала Императрица, были подвержены мистицизму с давних пор во многих поколениях. В числе своих предков, они, между прочим, считают причисленную к лику святых Елисавету Венгер­скую, почитая ее за образец, которому должно следовать. На почве мистицизма завязалась дол­голетняя тесная дружба матери Александры Феодоровны с известным теологом Давидом Штраусом. Повышенной религиозностью, переходящей в мистицизм, была преисполнена и сестра Госуда­рыни, великая княгиня Елисавета Феодоровна.

В Александре Феодоровне глубокая религиозность проявлялась с молодости, наружно выра­жаясь, между прочим, в том, что она долгие часы простаивала на коленях на молитве.

{53}      Побуждаемая той же религиозностью, она восприяла перед вступлением в брак православие всем своим существом. Последнее оказалось для нее задачей не трудной; в православии она нашла обильную пищу для своей природной склон­ности к таинственному и чудесному.

Именно этим надо объяснить ее решимость переменить веру, на что, как это видно из днев­ника Государя, первоначально она не соглашалась.

Действительно, Александра Феодоровна, перей­дя в православие, отнюдь не проявила к нему того довольно равнодушного отношения, которым отличалась с семидесятых годов прошлого века русская культурная общественность. Она, наоборот, пропитала православием все свое существо, при том православием, приблизительно 16-го века. Обрела она глубокую веру не только во все догматы православия, но и во всю его обрядовую сторону. В частности, прониклась она глубокой верой в почитаемых православной Церковью святых. Она усердно ставит свечи перед их изображениями и, наконец, и это самое главное, — проникается верой в «божьих людей» — отшельников, схимников, юродивых и прорицателей.

Войти в сношение с людьми этого типа Госу­дарыня стремится с первых лет своей жизни в России и находятся лица, которые поставляют ей таковых в таком количестве, что царский дворец приобретает в этом отношении характер старосветских домов замоскворецкого ку­печества. С заднего крыльца, разумеется, по чьей либо рекомендации, проникают такие лица во внутренние покои дворца, где Императрица с ними иногда подолгу беседует, а гофмаршальская часть обязывается их радушно угощать.

Царица по этому поводу даже говорила, что ей известны, высказываемые по ее адресу, упреки {54} за то, что она охотно видится и беседует со стран­никами и различными «божьими людьми». — «Но моему уму и сердцу, — прибавляла она, — по­добные люди говорят гораздо больше, нежели приезжающие ко мне в дорогих шелковых рясах архипастыри Церкви. Так, когда я вижу входящего ко мне митрополита, шуршащего своей шел­ковой рясой, я себя спрашиваю: какая же разница между ним и великосветскими нарядными дама­ми»?

Одновременно она углубляется в чтение творений Отцов Церкви. Творения эти были ее на­стольными книгами до такой степени, что рядом с кушеткой, на которой она проводила большую часть времени, стояла этажерка, заключавшая мно­жество книг религиозного содержания, причем книги эти в большинстве были не только русские, но и написанные на славянском языке, который Государыня научилась вполне свободно понимать.

Любимым ее занятием, наподобие русских цариц допетровского периода, стало вышивание воздухов и других принадлежностей церковного обихода.

Образчики ее мистицизма, переходящего в грубое суеверие, имеются в ее письмах к Го­сударю. Столь неожиданная для доктора философии Кэмбриджского университета, коим она числилась, вера в чудодейственность гребешка, подаренного Государю Распутиным, свидетельствует о полном порабощении некоторых сторон ее духовного облика.

По поводу этого гребешка Александра Феодоровна 15-го сентября 1915 г. пишет Государю:

«Не забудь перед заседанием министров подер­жать в руках гребешок и несколько раз рас­чесать волосы его гребнем». Еще более удиви­тельна фраза, помещенная ею в письме {55} от 9-го сентября: «Моя икона с колокольчиком, действи­тельно, научила меня распознавать людей. Эта икона и наш Друг помогли мне лучше распозна­вать людей. Колокольчик зазвонил бы, если бы они подошли ко мне с дурными намерениями».