Царь и царица

Примечательно, что Николай II, неоднократно превышавший свою власть в отдельных частных случаях, ни разу по собственному побуждению не нарушил закона в вопросах общегосударственного значения. В этих вопросах он почти неизменно соглашался со своими докладчиками. Самые причины расхождения Государя с ближайши­ми своими сотрудниками именно это и обнаруживают. Он расходился с министрами не на почве разногласий в понимании порядка управления той или иной отраслью государственного строя, а лишь оттого, если глава какого-нибудь ведомства проявлял чрезмерное доброжелательство к общественности, а, особенно, если он не хотел и не мог признать царскую власть во всех случа­ях безграничной.

Степень личной преданности министра Госуда­рю всегда измерялась именно этим последним обстоятельством.

Вследствие этого, в большинстве случаев разномыслие между Царем и его министрами своди­лись к тому, что министры отстаивали законность, а Царь настаивал на своем всесилии. В резуль­тате сохраняли расположение Государя лишь {39} такие министры, как Н. А. Маклаков или Штюрмер, согласные для сохранения министерских портфе­лей на нарушение любых законов. Но трагизм был в том, что этих министров за их про­тивозаконное угодничество принималась всячески травить общественность и в конечном резуль­тате, Государю приходилось и с ними расставаться, так как до момента полного порабощения его воли волей Императрицы он постигал, что нельзя доводить общественность до белого каления, что существуют такие моменты, когда власть, даже деспотическая, не может не считаться с общественным мнением.

Насколько ревниво Государь старался охра­нять свои самодержавные права, а инициативу в управлении страной считал своей прерогативой, видно, между прочим, из его отношения к Государственному Совету прежнего состава, который, до издания манифеста 17-го октября 1905 г., обладал лишь совещательным голосом. Учреждение это, в которое входили исключительно старые испытанные слуги самодержавия, не пользовалось фавором Николая II только потому, что Совету случалось по делам общегосударственным вы­сказывать свое мнение, иногда выходившее за пре­делы вопросов, непосредственно переданных на его рассмотрение.

Особенно ярко проявилось это отношение Го­сударя в 1900 г., когда Государственный Совет осмелился выразить пожелание об отмене права волостных судов приговаривать лиц крестьянского сословия к телесному наказанию. На означенном мнении Государственного Совета Николай II резко написал: «Это будет тогда, когда я этого захочу».

Нужно отметить одно весьма любопытное явление: несмотря на свои деспотические {40} наклонности и всегдашнее стремление использовать в полной мере, казавшуюся ему неограниченной, цар­скую власть, Николай II ни на своих отдельных сотрудников, ни на России в целом не производил впечатления сильного человека. Обаяния его властности никто не чувствовал.

Происходило это потому, что в личности Ни­колая II наблюдалось странное и редкое сочетание двух, по существу совершенно противоположных, свойств характера: при своем стремлении к неограниченному личному произволу, он со­вершенно не имел той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться. Основным качеством народного вождя — властным авторитетом личности — Го­сударь не обладал вовсе. Он и сам это ощущал, ощущала инстинктивно вся страна, а тем более лица, находившиеся в непосредственных сношениях с ним.

Отсюда понятно, почему подрывалось в кор­не значение всех, принимаемых Царем мер, как бы они ни были круты сами по себе, какими бы последствиями ни грозило игнорирование ими.

Таким образом, обаяние царской власти в стране, столь сильное при Александре III, посте­пенно ослабевало даже в массах; наконец, исчезло совсем...

При этих условиях ее крушение было неиз­бежно.

{41}

4.

Если Государь, за отсутствием у него необ­ходимой внутренней мощи, не обладал должной для правителя властностью, то Императрица, наоборот, была вся соткана из властности, опи­равшейся у нее к тому же на присущую ей самонадеянность.

Властность эта сказалась еще до вступления ее в брак. Весьма характерна в этом отношении запись, внесенная ею в дневник Николая II почти тотчас после ее приезда в качестве на­реченной невесты Наследника в Ливадию:

«Не позволяй другим быть первыми и обхо­дить тебя, — вписывает в дневник Цесареви­ча только что прибывшая в Россию принцесса Алиса. — Ты — дорогой сын твоего отца и те­бя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты».

В этой записи уже ясно слышны и ноты, которые впоследствии столь громко зазвучали в ее письмах к Государю периода великой войны. Из этих же писем выясняется настойчивость Императрицы: чем большее она встречает противодействие своим желаниям, тем она стано­вится напористее, прибегая решительно ко всем доступным ей средствам. Тут и ссылка на {42} мнение «нашего Друга», тут и неотступная просьба и усиленная ласка, в которой, под бархатными словами, местами проглядывает гневное чувство.