Царь Дмитрий - самозванец

Раньше он был уверен, что Господь его хранит, бережет, направляет и во всех делах поспешествует, после всех же последних событий московских его уверенность пошатнулась. Не вера в Господа пошатнулась, а уверенность в том, что он правильно распознал тот путь, что ему Господь назначил. Я всегда говорил о пользе размышлений о смысле жизни человеческой и о бренности бытия, мысли текут неспешно и умиротворяющее, более того, подвигают человека жить по Закону Божьему, а если вдруг согрешит он вольно или невольно, то каяться здесь и сейчас, а не там и потом, где и когда каяться будет уже поздно. Но я имел в виду смысл жизни человеческой вообще, а попытки распознать замысел Господа применительно к себе и к своей жизни почитал за занятие не только бесполезное, но и вредное.

Я видел перед собой человека, ничего не желающего, ни к чему не стремящегося. Димитрий ничего и не скрывал и даже

сам признался мне в этом с грустной и немного виноватой улыбкой — не оправдал я твоих надежд, дед!

Да, вернулся, собственно, об этом мне Димитрий и рассказывал тогда, а о своих душевных терзаниях упомянул вскользь, чтобы объяснить свою задержку, но ведь для меня душа всегда была на первом месте,

Едва начав ходить без посторонней помощи, а случилось это где-то через неделю-другую — он и сам точно не знал из-за своего беспамятства, Димитрий покинул дом знахарки. Несмотря на благодетельный уход, он не мог там больше оставаться — слишком много людей приходило каждый день к знахарке, да и голова мутилась от запаха разных трав, пучки которых были развешены по всему дому. С трудом взгромоздясь на своего жеребца, оставленного ему сподвижниками, он двинулся окольными дорогами дальше на запад в поисках места, где ему можно было бы отлежаться, поднабраться сил и думы свои додумать. Сделать это оказалось непросто, деревеньки по пути попадались завалящие, а если и был где крепкий дом, то хозяева под предлогами разными — тесноты, грязи, бедности или какой-нибудь хворобы — отказывались пустить «боярина» на долгий постой. Понял Димитрий, что смущает их его богатая одежда и аргамак — таких чудо-коней в этих краях отродясь не видывали. Так он до Литвы добрался. Тут дело пошло веселей. У жида-корчмаря Димитрий обменял своего жеребца на справную ногайскую кобылу, а свой наряд на целый ворох разнообразного, впрочем, крепкого и почти чистого тряпья, подобающего какому-нибудь шляхтичу средней руки. И невзирая на громкие стенания жида, что сегодня самый несчастный день в его жизни, так как он в непонятном ослеплении совершил невыгодную сделку, навеки разорив себя и свою семью, Димитрий выбил из него сто злотых и увесистый мешочек грошей, чтобы было чем расплачиваться в дороге. В этом, понимаете ли, истинная трагедия нас, удельных и великих князей: попадешь случайно, один в место незнакомое и просто нечем людям отплатить за приют и еду. Я сам несколько раз в жизни попадал в такое очень неловкое положение, вот и у Димитрия денег с собой не было, а самого малого, что он мог снять с себя или с аргамака, хватило бы, чтобы ку-

пить не только всю корчму, но и самого хозяина со всем его многочисленным семейством. Собственно, с этого все и началось, Димитрий, плотно отобедав, стянул с мизинца маленький перстенек и бросил его хозяину: «Отдаю за четверть цены!» — и тут же назвал эту самую цену.

Так опростившись, Димитрий уже смело заезжал в городки и вскоре нашел себе пристанище в доме православного священника в Пропойске. Назвался он Димитрием Нагим, бедным сыном боярским из-под Путивля, сказал, что участвовал в походе московского царевича, здесь же спасается от мести боярской. Больше его ни о чем не спрашивали. Несмотря на тяжкие мысли, мучившие его, молодость брала свое, телесные силы Димитрия быстро восстанавливались, он по нескольку часов в день без устали скакал по окрестным дорогам, а сросшаяся и зажившая рука уже по-прежнему крепко могла держать саблю. Вот только в пальцах пропала былая ловкость. Задумал как-то Димитрий написать письмо Марине, нет, не для того, чтобы как-то переслать ей, — как бы он это сделал? И что он мог ей сказать в том своем состоянии души? Он просто хотел в форме письма жене собрать воедино все свои мысли и таким образом попытаться лучше разобраться в них. Сел писать, а перо выводит какие-то каракули, понять, конечно, можно, но смотреть противно. Впервые за много недель что-то задело Димитрия за живое, стал он руку разрабатывать, добиваясь своего прежнего письма. Даже прогулки свои сократил. Тут дети священника, отроки восьми и десяти лет, заинтересовались странным занятием жильца, Димитрий сначала гнал их от себя, а потом неожиданно привлек и стал объяснять им разные буквы и как они в слова складываются.

— Знаешь, мне это даже стало нравиться, я с каким-то нетерпением ждал, когда в дверях сверкнут их любопытные глазки, — с некоторой неловкостью признался мне Димитрий.

— О, я тебя понимаю, как я тебя понимаю! — горячо ответил я ему.