Царь Дмитрий - самозванец

Тут, наконец, подали вина и закусок, и неприятный разговор, который легко мог перерасти в ссору, прекратился сам собой. Сапега ел и пил по-богатырски, мне за ним было не yf-наться. Из-за поста долгого уже после нескольких чаш у меня в голове приятно зашумело, и я вообще пришел в благодушное настроение, в котором давно уже не был. Говорили о том о сем, вспоминали общих знакомых в Польше и на Руси, потом я все же заставил себя опять к делам вернуться.

— А где же армия царская? — спросил я.

— Это Шубника-то? — вновь уточнил Сапега. — А бес ее знает! То ее нет, то вдруг появляется откуда ни возьмись. Вот вчера идем себе спокойно, песни горланим, вдруг налетают со всех сторон. Тысяч тридцать, нет, пятьдесят, вот те крест! Я во многих битвах был, но такого количества воинов зараз не видел, битва при Гуцове, где я сражался под королевским стягом, по сравнению со вчерашним делом так, мелкая сшибка. Казалось бы, армия московитов и должна идти от Москвы, нас догоняя, а она вдруг является у нас перед глазами, загораживая путь на север. Прямо хоть поворачивай обратно и иди на Москву беззащитную. Некоторые из наших, из прикрытия заднего, так и сделали, но их уже ждали, разделали под орех. Я же едва успел хоругви свои в поле в порядке поставить, но московиты так ударили, что правое крыло смяли, левое растоптали, все пушки забрали, один я в центре, как лев, сражаюсь. Ударил раз, второй, на третий дрогнули московиты, побежали. Вот, пулей царапнуло, будет теперь память.

«Обычное шляхетское хвастовство», — посмеивался я благодушно про себя, но все же решил уточнить: — А сколько у тебя с собой людей, пан Петр?

— Перво-наперво мой собственный полк при двадцати пушках, — с готовностью принялся перечислять Сапега, — полк Бунавского, сто конных, сотня пехоты голубой, сто двадцать конных пятигорцев под командой Дзавалтовского, пана Мирского сто конных, пана Колецкого сто пятьдесят конных, две хоругви пехоты красной по двести пятьдесят, полк гусаров под двумя хоругвями — двести пятьдесят конных, пан Лисовский с набранными им московитами — шесть тысяч, полк Яроша Стравинского — триста конных копейщиков, полк Марка Валамовского — семьсот конных, полк казаков — двести конных, полк пана Микулинского — семьсот конных копейщиков да еще триста казаков, в общем, тысяч пятнадцать наберется, без вчерашних потерь.

«Изрядно! — подумал я. — А ляхов-то сколько! Столько и во время первого похода Димитрия не было. Или слетелись вороны на поживу богатую?»

— Неужто монастырь, какой бы он ни был, против силы такой устоит? — приступил ко мне Сапега.

— Отчего же не устоять, — спокойно ответил я, — устоит, если будет на то Божья воля. Вокруг монастыря стена каменная в полторы версты длиной, а высотой где в пять, а где и в десять саженей, в три яруса, для подошвенного, среднего и верхнего боя, да двенадцать башен, а на стенах девяносто пушек. Внутри тысяча стрельцов стоит под командой воевод славных, князя Григория Долгорукого и Алексея Голохвастова, к ним монахов прибавь — не все старцы немощные, да и мужики посадские и деревенские в монастыре укроются при известии о вашем приближении — эти дюже злы будут за разоренные дома свои. С юга и запада монастырь окружен прудами да болотами, а с востока — густым лесом, там ни пушки твои, ни конница не пройдут.

— Так что же, с севера заходить? — неучтиво перебил меня Сапега, слушавший очень внимательно.

— Нет, на север не ходите, на севере вам, полякам, смерть выйдет.

— Так как же?

— А вот ниоткуда и не ходите. Домой идите или на крайний случай в Тушино.

Открыл я врагу тайны военные. Так он и так на следующий день все своими глазами увидит. Не сказал же я ему, что с внутренней стороны стен имеется крытая каменная галерея, которая защитит обороняющихся от огня противника. И количество стрельцов и пушек немного преувеличил, раза в два. О храбрости воевод уж и не говорю, они только с кубками на столе сражаться здоровы были.

Да и какой Сапега враг? Конечно, от Лавры его надо было отвадить, потому что кончилось бы все заурядным грабежом, а во всем остальном он Димитрию слуга и Марине искренне

предан. Сапега будто уловил мои мысли и сказал мне на прощание на следующее утро:

— Ничего я у вас на Руси понять не могу, кто друг, кто враг? И вообще, что у вас тут происходит? Право, хуже, чем у нас в Польше при рокоше. Сам черт голову сломит! Как вы здесь живете?!

— Только здесь и можно жить! — ответил я ему с легкой улыбкой.

— Это точно, не соскучишься! — хохотнул Сапега. — И есть где разгуляться доброму молодцу! Ну будь здрав, князь светлый, и пусть путь твой будет легок. Хорошо, что ты ко мне попал, а не к Лисовскому, — добавил он тихо на прощание.

Глава 8

Три нерадостные встречи

[1608—1609 гг.]