Царь Дмитрий - самозванец

Зажили мы тихо и спокойно, отдыхая после бурь последнего времени, оттаивая душой и вдыхая полной грудью наполненный благодатью воздух. Никто не нарушал нашего добровольного уединения, лишь каждый вечер приходили Ксения да Мария, дочь князя Владимира Андреевича Стариц-кого, вдова беспутного короля Магнуса. Их я забрал с собой, одну из Вознесенского, другую из Новодевичьего монастыря, в эти дни последние я собрал всю нашу семью. Старец и две истоптанные жизнью женщины — вот и все, что осталось от некогда многочисленного и всесильного рода. Но нас рано было списывать со счетов! Мы еще были сильны и телом, а более духом, что и доказали в недалеком будущем. Нет, мы не стенали, не лили слезы, не впадали во всепоглощающую скорбь и не предавались унынию. Мы предавались воспоминаниям, и воспоминания эти были светлы и возвышенны и укрепляли наши души перед грядущими испытаниями. Особенно умиляла сердце мое Ксения, которая еще более ко мне привязалась и называла себя любящей дочерью, говоря, что со мной она чувствует себя также, как с отцом своим, святым царем Федором, очень-де я на него похож, добротой, конечно.

Погожие же дни мы с княгинюшкой любили проводить в саду, сидя покойно в креслах или прогуливаясь неспешно и взявшись за руки по его дорожкам. Сад был тоже заложен по приказу брата моего и неустанными стараниями монахов обители поддерживался в идеальном порядке. За истекшие шестьдесят лет сменилось не одно поколение яблонь, вишен, груш, лишь одна яблоня сохранилась с прежних времен, именно та, что по неожиданной для нас самих прихоти посадили мы вдвоем с братом Иваном. За всю последующую жизнь я не посадил более ни одного дерева, о чем сейчас искренне сожалею, потому и запомнилась мне эта яблоня навсегда. Да и приметная она была — от самого корня, тесно прижавшись, поднималось два ствола, других таких я ни тогда, ни потом не видел, быть может, именно поэтому мы с братом и ухватились за нее. Так простояла яблоня почти тридцать лет, и вот в год кончины брата один из стволов вдруг завалился набок и рухнул на землю. Монахи рассказывали, что в яблоню попала молния и случилось это именно в день кончины брата, так ли это, я не знаю, быть может, это лишь красивая сказка. Но жизнь-то моя — не сказка, и яблоня — вот она, стоит передо мной, поскрипывает на ветру скрученным старческим стволом и машет полузасохшими ветвями. «Не пережить ей еще одной бури, — думал я с легкой грустью,—да и мне пора собираться в дорогу дальнюю, в край, откуда нет возврата. Так и рухнем вместе в один час на сырую землю, превратившись в прах».

Беда пришла нёожиданно и со стороны, откуда я и не ждал. Княгинюшка моя слегла в одночасье, обезножела и без языка осталась. Сколько я в жизни от ее языка натерпелся, сколько же я его клял, а тут как будто весь мир сразу умолк. Кажется, все бы отдал за одно ее слово. Теперь мне за двоих говорить приходилось, я и говорил, как увижу, что она в себя пришла, так сразу сажусь рядом, беру ее руку в свою и рассказываю, все рассказываю — что за день видел, что слышал, какие думы передумал. А иногда читал по памяти разные светлые места из

Священного Писания и утирал редкие слезы, катящиеся из ее глаз.

Никого я к милой моей не допускал, всех Парашек ее в девичью изгнал, все сам старался делать, и постель по нескольку раз на день менял, и поил, и кормил с ложечки. Только Ксении и Марии послабление делал, они совсем к нам во дворец переселились, им архимандрит Иосиф такое послушание определил — ухаживать за болящей. Они помогали мне купать каждый день княгинюшку в большой лохани — ей это доставляло невыразимое удовольствие. Еще они по нескольку раз на день мыли полы для свежести воздуху и стирали белье, к этому уже они никого не допускали, это был их подвиг.

Теперь в погожие дни я брал княгинюшку на руки — легкая она стала, как в юности! — и выносил в сад, усаживал в кресло, укутывал ноги шубкой собольей, чтоб не зябли, сам же садился рядом и говорил обо всем, обо всем. Почки проклюнулись, скоро весь сад зеленью оденется; а вот синички слетелись, завели свой веселый хоровод, дай я им еще крошек хлебных подброшу; ой, какой цветок красивый распустился, я сейчас сорву, принесу, дам тебе понюхать; яблоки-то какие уродились в этом году, крупные, красные, вот кусочек, попробуй, какие сладкие; гуси на юг потянулись, клин-то какой большой, дай, посчитаю, двадцать пять штук, слышишь, как курлыкают.