Царь Дмитрий - самозванец

Тут доложили о возвращении Николая, я приказал немедля провести его к нам. Рассказ Николая немало подивил нас. Оказалось, что все силы заговорщиков почти исчерпывались теми двумя или тремя сотнями, что проникли в Кремль и напали на царский дворец. Видно, Шуйским не удалось склонить к измене государю ни большую часть бояр, ни двор царский, ни стрельцов, ни народ. Зато в остальном они проявили змеиную хитрость и сатанинскую смекалку. Понимая, что народ, стрельцы и поляки стеной встанут на защиту государя, Шуйские задумали столкнуть их между собой. Это они тайно науськивали народ на поляков и пустили слух, что уже назначен судный день. Тут им невольную помощь оказал воевода Мнишек, который уговорил Димитрия отрядить часть стрельцов на защиту польских подворий.

Набат не был сигналом к началу бунта, он должен был возбудить народ, спокойно занимавшийся своими делами повседневными, и выманить на улицу немцев-наемников и поляков. Немногочисленные приспешники Шуйских из купеческих семейств, заранее расставленные в разных местах Москвы, принялись громко кричать: «Кремль горит! Все в Кремль!» Люди устремились к Кремлю. Но Шуйские не стали их дожидаться, на Красной площади и в Китай-городе народу всегда изрядно, толпа собралась в мгновение ока. «Братья, поляки хотят убить царя и бояр, не пускайте их в Кремль!» — обратился к ней Василий Шуйский. Люди бросились к подворьям поляков, распространяя страшную весть и увлекая за собой помощников, сбегавшихся со всех концов Москвы.

Князь Василий Шуйский, не медля, отправился к воротам Фроловским и, указывая стражникам на возбужденную толпу, возгласил: «В Москве бунт! Необходимо известить и защитить государя!» Стражники, знавшие великого боярина, распахнули перед ним ворота. Что дальше в Кремле произошло, мы лучше Николая знали.

Тем временем немцы-гвардейцы не дремали, расслышав набат и быстро разобравшись, что никаким пожаром и не пахнет, они выстроились в боевой порядок и, печатая по своему обыкновению шаг, под развернутыми знаменами двинулись к Кремлю. Но ушЛи недалеко, смекалистый народ московский завалил все улицы на их пути бревнами и рогатками, не имея приказа государя стрелять по толпе, наемники были вынуждены свернуть знамена и отступить.

Поляки были более беспечны, многие в этот час, а был уже пятый час дня, не пробудились после попойки вчерашней, так что вооружиться они успели только для собственной защиты, когда люди московские уже плотным кольцом окружили их подворья и завалили бревнами ворота, препятствуя выходу. Тут план Шуйских не в полной мере удался. Если бы поляки выступили из своих домов, им бы несладко пришлось, могли и перебить. На стороне поляков был опыт и оружие, на стороне людей московских — многочисленность, узкие улочки и обилие простых метательных снарядов. Да и стрельцы еще не ясно, как бы себя повели, приказано было защищать поляков, но ведь православных бьют! Атак поляки отделались потерями минимальными. Лишь один дом — Сигизмунда Тарло — был захвачен и разграблен, да и то по неосторожности хозяина. С обитателями же ничего не сделали, только Тарлиху вместе с ее польскими служанками раздели донага и погоняли в таком виде по улице, чтобы прочувствовали, какого нашим женщинам приходится, когда ляхи на их честь покушаются. Погибло же всего несколько попавшихся под горячую руку поляков, что засиделись по кабакам или возвращались домой со свиданий любовных, да еще аббат Помацкий, которого застали за исправлением обедни.

Не прошло и восьми часов, как бунт был укрощен. Но ведь бунта, собственно, и не было, наоборот, народ встал на защиту царя и бояр, когда же бояре появились на улицах, призвали народ успокоиться и приказали разойтись по домам, все было послушно исполнено.

Лишь на Красной площади собралось тысяч до пяти народу. К ним обратился торжествующий Василий Шуйский. Объявил о гибели царя во время драки во дворце, а также о том, что перед смертью Димитрий покаялся в своем самозванстве.

^ЦаРашзване™

И еще Шуйский воздвиг многие клеветы... Тут я Николая прервал, сказав, что все, что могли излить злоречивые уста Шуйского, я лучше него знаю, пожалуй, и поболее, потому что лукавый князь наверняка что-то в загашнике приберег.

— Что с телом? — спросил я Николая.

— Тело Димитрия... — начал Николай.

— О Димитрии отдельный сказ, — вновь прервал я его, — я тебя о теле, что злодеи на Красную площадь повлекли, спрашиваю.

— Тело положили на помост у Лобного места, — ответил Николай, всеми силами стараясь скрыть свое изумление, — в ногах же положили другое тело.

— Где? — спросил я.

— Не могу знать, — ответил Николай, немного запутавшийся, — но по виду очень похож на боярина Басманова.

— Он и есть, — успокоил я его, — а что народ?

— Народ смотрел на тела боязливо, князя Шуйского слушал недоверчиво, расходился угрюмо, но тихо, — доложил Николай.

— Значит, разошлись, — протянул я.

— Разошлись, — подтвердил Николай.