Царь Дмитрий - самозванец

За мной двенадцать лошадей, белых с черными яблоками, влекли большую красную с серебряными накладками карету с позолоченными колесами. В ней через большие окна, забранные тонкими стеклами, на фоне красного бархата московский люд мог рассмотреть свою будущую царицу, разодетую в пресловутое французское платье из белого атласа, усыпанное драгоценными камнями (эти уж наши).

Для полноты лицезрения карету специально подняли повыше, потому что народу вокруг нее шло изрядно, я даже боялся, что поезд не протолкнется по некоторым узким московским улочкам. По бокам кареты вышагивали две сотни нем-цев-алебардщиков, затем двенадцать конюхов, что вели под уздцы лошадей упряжки, вплотную к карете шагали четверо бояр — Дмитрий Шуйский, Иван Романов, Афанасий Нагой и Иван Воротынский, в парчовых шубах и бобровых шапках, при каждом, как подпорки на длинном пути, по два холопа, обряженных в одинаковые изумрудные бархатные кафтаны и рубиновые с золотым шитьем накидки. С тылу карету прикрывала сотня мушкетеров Якова Маржеретова. За ними следовали верхами прочие бояре и чины дворовые, потом видные дьяки и служивые люди.

По мере прохождения поезда стрельцы, стоявшие вдоль дороги, пристраивались в хвост, а уж за ними валил народ московский, так что процессия все разрасталась и разрасталась, как река наполнялась притоками людскими и сквозь ущелья московских улиц устремлялась со все возрастающим шумом к морю-океану — Кремлю.

Я радостно вслушивался в крики приветственные и жадно ловил обрывки разговоров, доносящиеся до меня из толпы. Нет, не забыл меня народ московский! Я улыбался в ответ и кивал милостиво головой по сторонам. , .

Конечно, о Марине говорили больше, но я не обижался — это был ее день.

— Ой, какая маленькая да тощенькая! — ахали женские голоса и тут же уверенно говорили: — Подкормим!

— Экая чертовка! — крякали мужские, искупая искренностью восхищения неподобие выражения.

— Бают, государь здесь. Вот бы увидеть вблизи наше Красное Солнышко!

— Истомился, знать! Хоть одним глазком на невесту нареченную глянуть хочет!

Да, Димитрий внял моим увещеваниям, согласился соблюсти хоть в этом обычаи дедовские и не встречаться с невестой до свадьбы. А что ездил в тот день по Москве, так это для догляду хозяйского, все ли ладно. Чтобы не привлекать внимания толпы, а вернее, чтобы не отвлекать его от главного зрелища, оделся Димитрий скромно и взял с собой лишь князя Василия Шуйского да двух дворян. Но народ царя сразу же узнавал и восторженно его приветствовал, Димитрий только отмахивался, смеясь: «Это не я! Я сижу на троне в венце царском и думу думаю!» — «Не ты! Не ты, царь-батюшка! — радостно подхватывали люди. — Ты видение бестелесное, что в ответ на мольбы наши явилось! Дай Бог тебе здоровья!»

Сколько раз обсуждали мы с Димитрием церемонии того дня, а все же и для меня он неожиданности припас. Едва ступили на Воскресенский мост, как в лицо ударил порывистый ветер и накрыл меня, лошадей и карету облаком лепестков весенних цветов, хмеля и ржи, как мне потом разъяснили. «Добрый знак!» — закричал восхищенный народ, в простоте своей принимая действие гигантских мехов, установленных на стене Китай-города за дуновение Господа.

А Красная площадь встретила нас громом литавр и труб, взбодрив изрядно уставших лошадей и пеших. Хорошо, что святые отцы ждали нас внутри Кремля, они бы тоже возбудились от музыки бесовской.

Честно говоря, и я немного притомился, больше от груза ответственности, давившего мне на плечи. Так что с облегчением передал я Марину с ближними ее фрейлинами и служан-

ками инокиням Вознесенского Девичьего монастыря. Польки выглядели растерянными и потерянными от строгого вида древних стен монастырских. У Марины так даже слезы на глаза навернулись. «Поплачь, — подумал я без всякого злорадства, это невесте клицу, да и в монастырской келье хоть несколько дней побыть не помешает, после нее терем раем покажется. И от этих отвыкать пора, — не удержался я от ехидства, глядя на мечущихся в отдалении католических патеров, — вам, братья наши во Христе, вход в православную обитель заказан».