Царь

Он действует быстро, но так, чтобы по возможности избежать насилия со своей стороны. Видимо, тому же приговорённому на молчание духовнику он поручает побеседовать с каждым епископом и либо каждого припугнуть, либо каждому что-нибудь сытное пообещать: Иоанн знает отлично, как падки епископы на посулы и подношения, а за льготную грамоту станут служить за здравие и за упокой хоть сто лет. Так или иначе, а на епископов наконец нисходит спасительное раздумье. Кое-кто из них «своего начинания отпадоша». На сторону Евстафия, будто бы погруженного волей Филиппа в молчание, переходит новгородский архиепископ Пимен, за ним суздальский епископ Пафнутий. Прочие тоже понемногу обретают себя. «Житие», которое изо всех сил превозносит Филиппа за его восстание против защитника православия Иоанна и тем осуждает и без того малочисленный, неполноценный освящённый собор за предательство, передаёт, что они «страха ради и глаголати не смеяху и никто не смеящу противу что рещи, что царя о том умолити и кто его возмущает, тем бы запретити...». За тридцать лет привыкнув к беспрекословному повиновению братии Соловецкого монастыря, которая в поте лица трудилась на всех этих каналах и подземных сооружениях для приготовления кваса куда больше дней и часов, чем проводила в молитвах, Филипп едва ли ожидает неповиновения со стороны подвластных епископов, потому и «Житие», позднее составленное на Соловках, с таким осуждением относится к ним. В согласном неповиновении большинства Филипп не слышит вещего указания свыше и отказывается смириться, несмотря ни на что, истинный Колычев, имеются основания предполагать, что он вступает в тайные переговоры с кое-кем из тех, кто верховодит в земской Боярской думе, в надежде привлечь на свою сторону, то есть на сторону конюшего Фёдорова, сосланного на службу в Коломну, и думных бояр и тем устыдить непокорных епископов. Думные бояре хоть сейчас готовы витийствовать против опричнины ради спасения своих привилегий, да все они уже замазаны участием в заговоре конюшего Фёдорова, да и прежде не раз и не два не были чисты в своих помышлениях и делах, и потому рады-радёшеньки, что грозный царь Иоанн одного Ивана Петровича упрятал в Коломну в назидание им, многогрешным, тогда как их-то самих избавил от наказания, до времени скорее всего, да всё оставил на воле, так из чего же государя и Бога гневить и уж точно накликивать на свою любимую шею топор палача? Тоже погрузившись в благодетельное раздумье, верховоды земской Боярской думы отказывают митрополиту Филиппу в поддержке. Филипп в последний раз призывает епископов и пытается поднять их на царя и великого князя. Епископы отвечают стыдливым молчанием. Тогда Филипп вопрошает их грозно:

— На сё ли взираете, еже молчит царский синьклит? Они бо суть обязалися куплями житейскими.