Трущобы Петербурга

Главной причиной подобного поступка было опасение, чтобы сын не стащил чего-нибудь и не продал. Поэтому он тщательно осматривал каждый уголок, в сараях, кладовых и на чердаке.

Такая жизнь стала невыносимой для несчастного молодого человека, тем более и днем и ночью он дрожал от холода, потому что старый скряга, найдя где-то ободранный матрас, на котором не стала бы спать собака, бросил его на полу, что и служило для сына постелью. Квартира постоянно была не топлена как следует, потому что для своего чая он грел воду на найденных на дворе или на улице щепках или палочках, очень сырых, и понятно, процедура приготовления кипятка было томительно долгая. И так, дрожа, лежа на полу во время сна, а днем на дворе, Владимир же волей-неволей вынужден был прибегнуть к единственному средству: согревать себя водкой.

Впрочем, Антон Федорович не всегда был дома. Предварительно припрятав каждую вещичку и заперев на замок комнату, предоставив во владение сыну одну только кухню, он, надев старенькую фризовую[8] шинель и фуражку с засаленным красным околышем, уходил по своим делам.

И действительно, дел у него было масса.

Местный мировой судья был положительно завален делами от одного только господина Корнева, кроме прочих. Антон Федорович вечно с кого-нибудь взыскивал, то требуя уплаты по векселям, то выселения из квартиры неисправных жильцов. Пощады от него никому не было: горе было тому, кто занимал у него деньги под безбожные проценты и не отдал в назначенный срок, или жильцу, не уплатившему за квартиру к назначенному числу. Никакие просьбы и мольбы о том, чтобы он обождал день или другой, не имели на него ни малейшего влияния. Антон Федорович был известен повсюду под именем Вампира.

Глава IV Изгнание блудного сына

— СКОРЕЕ БЫ ОКОЛЕЛ околел проклятый старик, воздух бы чище стал!

Так говорили про Антона Федоровича жильцы его дома и те люди, которые имели несчастие иметь с ним дело, и с глубоким сочувствием глядели на Владимира, злополучного наследника дома и громадного капитала, скопленного этим скрягой.

Но старик, кажется, и не думал умирать, о чем свидетельствовало его красное, цветущее здоровьем лицо и крепкое сложение. Да как же ему было и не быть здоровым?

Поев утром хлебных обрезков и напившись жиденького чаю, Антон Федорович, забрав нужные бумаги и облекшись в свою фризовую шинель, уходил в ближайший трактир, в котором он был завсегдатаем в продолжение чуть ли не тридцати лет. Понятно, все хорошо его знали, но хотя за глаза все относились почтительно, видя в нем ходячую ссудную кассу.

Кто только у него не занимал, не исключая и самого трактирщика. И всех он беспрекословно ссужал деньгами, кому только угодно, и брал при этом такие большие проценты, что страшно было и выговорить. Но все-таки находились люди, которым до зарезу нужны были деньги, а взять было негде. Проиграется какой-нибудь субъект в пух и прах на бильярде, бежит к этому благодетелю:

— Антон Федорович, дорогой мой, дело до вас есть!

— Сколько? — лаконически спрашивает Корнев.

— Рублей десять всего, будьте настолько добры.

— А когда отдадите?

— Двадцатого.

— Гм… двадцатого… Значит, вы чиновник?

— Чайку не хотите ли?

— Это можно.

— Подать чаю, полбутылки водки и закуску!

Антон Федорович блаженно улыбается. Но это еще не значит, что от него можно ожидать пощады. Подадут того и другого, и вот начинается допрос.

— Где изволите служить? — спрашивает Антон Федорович.

— В министерстве финансов.

— Так-так… Сколько изволите жалованья получать?

— Пятьдесят пять рублей в месяц.

— Ваш адрес?

Вынув записную книжку, Корнев аккуратно записывает адрес кредитора, день, число и даже час, в который он выдает деньги.

— Так вам десять рублей?

— Десять.

— С удовольствием. Пишите расписку в двадцать рублей.

— Да что вы, никак с ума спятили?

— Нисколько. Вы просите одолжить вам денег, извольте. Но мне позвольте и заработать за это. Ведь не всякий же вам одолжит, попробуйте достать. Нигде не достанете в нужную минуту, да-с! А я всегда могу выручить кого угодно из затруднения.

— Ну в таком случае уступите хоть немного, я плательщик аккуратный. Двадцать много, вы в тот же час за этим же столом получите мой долг.

— Ну хорошо. Пишите пятнадцать.

— Ну уж ладно!

Так как в трактире писать чернилами даже простой адрес, как и теперь, запрещалось, то уходили куда-нибудь в укромное местечко, например в кабинет, требовали чернила и перо, писалась расписка, после чего Антон Федорович тут же вручал кредитору требуемую сумму.

Бывали такие случаи, что кредитор давал вымышленный адрес и затем куда-то улетучивался, и тогда горю несчастного скряги не было конца. Он рвал и метал, плакал как ребенок, бил себя в грудь, драл на себе волосы и в конце концов уменьшал себе и без того скудную порцию обеда и вместо чая пил один кипяток.