Трудно отпустить

– В ту ночь у нее случилась обширная аневризма головного мозга. Долгое время я думала, что виной тому был мой удар надувной битой. Я не стала никому рассказывать, уверенная, что они возненавидят меня.

– Деккер. – Мое имя – вздох смирения, когда Хантер кладет руку мне на поясницу.

– Сейчас-то я понимаю, что ни в чем не виновата, но тогда была опустошена. Боялась, что меня арестуют за убийство, а семья возненавидит за то, что я разрушила их жизни. – Я кладу голову на плечо Хантера. – Только спустя несколько лет я призналась во всем отцу.

– И что он сказал?

Я громко вздыхаю.

– Мы много плакали и обнимались, а он все уверял меня, что я не виновата… Но я все никак не могла успокоиться.

– Мне жаль. – Когда Хантер целует меня в висок, его теплое дыхание касается кожи головы.

– Не стоит. Полагаю, так устроена жизнь. Ты живешь и думаешь, что все знаешь, пока это оказывается не так. Вина может быть противным, уродливым чувством, но в то же время она способна сплотить людей.

Между нами воцаряется молчание. Молчание, полное взаимного уважения и понимания потерь, которые мы понесли в прошлом, наших воспоминаний и причин, по которым мы испытываем чувство вины.

– Не будем больше о грустном, – неожиданно заявляю я в попытке разрядить обстановку. – Тебе точно не нужно думать о плохом перед важным матчем, который будет завтра. Как твой настрой? Мы об этом не говорили.

– Я бы назвал ее в честь моего брата. – Слова Хантера ставят меня в тупик, и только спустя секунду я понимаю, что он имеет в виду арену. – Хоккейный комплекс Джона Мэддокса. Мы сделали бы это место лучшим для тренировок по следж-хоккею, – продолжает он, упоминая аналог хоккея с шайбой для людей с ограниченными возможностями. – Сделали бы лагерь для парализованных детей, чтобы они хоть на время выбирались из своих кресел. Их семьям не пришлось бы платить. Я попросил бы друзей и товарищей по команде навещать их. Мы бы все упростили. Подготовили бы снаряжение, возможности… все то, чего нет у большинства детей, мечтающих играть в хоккей.

Мое сердце наполняется радостью, и я не могу скрыть слез из-за того, как твердо он намерен отремонтировать это здание. Когда Хантер смотрит на меня, я замечаю, что и он готов заплакать. От этого мое сердце сжимается так, что практически выпрыгивает из груди, чтобы упасть к его ногам.

Я не возражаю, потому что понимаю, что оно и так принадлежит ему.

– Думаю, будет потрясающе. – Когда Хантер переплетает наши пальцы, я улыбаюсь сквозь слезы. Довольно невинное прикосновение, но я чувствую близость между нами, и это прекрасно. Спокойно и деликатно.

– Правда?

Я киваю, осознавая, что таким образом брат Хантера будет жить вечно. Так он сможет удержать его, когда сама земля будет не в силах.

– Что может быть лучше, чем позволить ему заниматься любимым видом спорта и в то же время проводить время со своим лучшим другом?

Хантер тут же улыбается. В том, как дергается его кадык, виднеются эмоции, которые он изо всех сил пытается сдержать.

– Думаю, ты мог бы создать посвященную ему благотворительную организацию, своего рода стипендию или что-то еще. Чтобы твоя мама тоже поучаствовала. Это станет для нее отдушиной, когда… – Когда Джон умрет. Я поджимаю губы, недовольная тем, куда завели меня мысли. Не могу представить, каково это – посвятить кому-то жизнь, а потом остаться предоставленным самому себе, наедине с будущим, в котором этого человека уже не будет. Как только мой голос затихает, я отвожу взгляд. Чувствую себя ужасно, ведь Хантер точно догадался, что я собиралась сказать.

– Это хорошая идея, – говорит он мягко и искренне.

– Это место будет не только наследием Джона, – замечаю я, сжимая его руку, – но и твоим тоже.

Глава 59. Хантер

– Эй, Мэддокс, – голос Деккер вырывает меня из размышлений, и я останавливаюсь на полпути к раздевалке.

Обернувшись, я вижу ее, прислонившуюся к стене. Сегодня на ней джинсы.

– А где атрибуты «Лесорубов»?

– А где твой Кубок Стэнли? – спрашивает она игриво. Это напоминает о том, как на игре Дартмута она заявила, что наденет подобное, только когда я выиграю кубок.

– Я над этим работаю, – смеюсь я и подхожу к ней. – Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, когда меня охватывает нечто между растерянностью и удивлением.

– Ты что, правда думал, что я пропущу твой первый матч в плей-офф?

– Ты же сказала, что у тебя клиент, которого…

– Знаю я, что сказала, – ворчит Деккер, склонив голову набок. От солнечного света ее волосы сияют золотом, как нимб. У меня что-то сжимается в груди. Боже, эта женщина вытворяет со мной такое, чего я никак не ожидал. – Но я здесь.

– Так значит, ты увиливаешь от обязанностей агента? Бедняга клиент.

– Нет, увиливать от обязанностей – это по части Сандерсона, – поддразнивает она.