Трудно допросить собственную душу

Так совершенно неожиданно она нашла оправдание своим расспросам, и оправдание удачное! Разумеется, оно могло сойти лишь с таким влюбленным мужчиной, как Борис. И то ненадолго. Потом он все равно заподозрит ее. Но сейчас она была совершенно спокойна.

— Конечно, я говорю правду. — Она сделала вид, что обиделась. — Зачем мне врать? — Борис смотрел недоверчиво, и она изобразила негодование: — В чем ты меня подозреваешь?! Разве я когда-нибудь просила у тебя деньги?! Скажи! Ну скажи — просила?! Ты меня принимаешь за проститутку?! Думаешь, все русские — проститутки?!

Он страшно испугался — раньше она не устраивала ему сцен. Его губы затряслись, он умоляюще сложил руки, бросился к ней.

— Олеся! Олеся! — Никогда он не называл ее по имени и теперь исказил его — оно прозвучало странно — мягко. — Боже мой, я не думал тебя обидеть! Олеся! Ну прости меня! Прости! Деточка!

— Ax, теперь прости… — проворчала она, делая вид, что вытирает слезы. Вытирать их приходилось очень осторожно, чтобы не смазать подводку. — Ничего, оскорбляй меня дальше!

— Да что ты… Я не думал…

Олеся вдруг расхохоталась, вытянула ноги, посмотрела на его ошеломленное лицо:

— Ладно, я все забыла! Налей мне еще!

— Ты напьешься… — Он радостно засуетился, застучал стаканами. — Ничего, я отвезу тебя домой. Ты не останешься здесь?

— Нет, не могу… — Олеся поболтала вино в стакане, но не притронулась к нему. Она решила, что на сегодня хватит. И как бы мимоходом спросила: — Слушай, а твоя мама… Ей ведь тоже, наверное, некому рассказать про Москву?

— Некому, — подтвердил он.

— А горничной?

— Горничной? Не знаю, не знаю… Кажется, та слушает все, что мать ей рассказывает, но мало что соображает… Она вообще девица простая. Такая коренастая, широкая в плечах, как мужик… И тупое лицо.

Такое описание не ободрило Олесю. Она предпочла бы, чтобы горничная была хрупким созданием, вроде нее самой. Но ничего не поделаешь… Во всяком случае, она теперь была почти уверена, что старуха рассказывала про сокровища только сыну. А тот — только ей, Олесе. Единственной русской, с которой он общался, если не считать матери. Неудивительно, что ему некому было исповедаться! А вот что касается горничной… Та могла все знать, но какая разница, если она такая тупая. Куда хуже, что она сильная баба. И наверное, смелая. Такая не оробеет перед Олесей.

— Малышка… — робко начал Борис. — Время уходит. Ты согласна еще разок?

— Да, — сказала она, обреченно поднимаясь. — Конечно.

И пошла за ним в спальню. Через час Борис спустился вместе с ней на улицу, усадил ее в машину, сел за руль. Он был возбужден, много говорил, некстати отпускал шутки, вообще бурно радовался жизни. А она смотрела в окно и думала, что больше никогда ей не придется терпеть его ласки. Они назначили следующее свидание через два дня. Тогда все должно было кончиться. Олеся снова достала сигарету и закурила. Две сигареты в день — это было слишком много. Но день был просто исключительный!

Анна сама себе поражалась — она никогда бы не подумала, что сумеет проспать всю ночь. Проснулась она, по привычке, рано. В первую минуту она удивилась, что лежит не в постели, что под головой нет подушки, а на теле — ночной рубашки. Голову ломило, рука, которую она во сне подвернула под себя, страшно затекла, была тяжелая и чужая… Но еще хуже, чем самочувствие, были ее мысли. Точнее, никаких особенных мыслей не было, кроме одной: с Олегом что-то случилось! Теперь сомнений не было. Почти сутки прошли после его звонка, и до сих пор — ничего нового. Он дал бы ей знать о себе, если был бы в состоянии. Ждать больше не стоило. «Я звоню в милицию, — решила она, — и подаю в розыск». Ей припомнилось что-то об обязательных трех сутках отсутствия человека, после которых начинают его искать. Но как ей выдержать эти сутки? И откуда их считать? Со вчерашнего утра, когда он позвонил? Или с утра третьего сентября, когда он исчез? А если Олег вернется? Что он скажет, если она заявит в милицию? Он страшно не любил всякого рода панику, мог ее со света сжить за такой звонок.

«Мне даже посоветоваться не с кем… — подумала Анна. — Не с Алисой ведь откровенничать. А она, наверное, еще спит. И что нам делать? Что мне делать?! Идти на работу?! Отправлять ее в школу?! Но ведь Олег запретил выходить из дому… Какой-то тупик, полное безумие. Я с ума сойду! Нет, уже сошла. Звоню в милицию».