Трудно допросить собственную душу

«Это в тебе, что ли, прелесть?!» — подумала она. Ей пришлось подчиниться. Щеки сводило от омерзения, горло ныло, рот наполнялся слюной, это было похоже на визит к зубному врачу… В спальне было тепло, он заранее протопил камин, но она совершенно замерзла — замерзала всегда и везде, правильно говорил Саша, северный призрак, кожа и кости, кому это может понравиться. Секс всегда заставлял ее усомниться в своей привлекательности, уверенно она чувствовала себя только одетой. Исключением был только Саша. Саша. Саша.

Борис вдруг застонал, она успела отвести губы, теплая струйка брызнула ей на грудь. Она вытерла ее простыней, завернулась в пушистое покрывало, закрыла глаза. Борис лежал неподвижно, довольно постанывал. Он никогда не интересовался — хорошо ли ей с ним. Видимо, считал, что с ним всем хорошо, его самодовольство бесило. «Сейчас он совсем разнежится, пару раз меня поцелует, сходит помыться, и тогда я задам ему один вопрос, — думала она. — Обязательно задам!» Ради этого она и пришла сюда. Возможно, в последний раз.

Борис с кряхтеньем выполз из постели, накинул халат и вышел. В московской квартире Олеся услышала бы, как в ванной шумит вода, но здесь… Квартира была огромная, занимала весь этаж особняка, и в ней были две ванные комнаты. Одна принадлежала его жене. Олеся как-то зашла туда, увидела развал косметики на полочках, кремы от старения, невероятно пушистые нежные полотенца пастельных тонов, шелковую ночную рубашку на крючке… Это не вызвало у нее никаких чувств, кроме зависти к обладательнице всех этих предметов. Конечно, если бы эти штучки принадлежали жене Саши, она разорвала бы их в клочья! Воспоминание о нем подстегнуло Олесю. Она встала, босиком прошла в переднюю, где оставила сумочку, достала сигареты, вытащила одну, с наслаждением закурила… Курила она очень редко, в исключительных случаях, тщательно скрывала это ото всех, с кем была связана по работе, — курение не приветствовалось… Но пока она могла не бояться за свою кожу. Ей было девятнадцать лет.

— Кисочка! — послышался его обеспокоенный голос. — Ты уже уходишь?

— Нет-нет! — громко крикнула она и вернулась в спальню. Борис быстро приводил в порядок постель, снял запачканную простыню, постелил новую… Теперь его жена не догадалась бы, какая бурная встреча происходила в этой квартире. Олеся издевательски наблюдала за ним. Верный муж и прекрасный отец!

— Борис, ты любишь свою дочь? — внезапно вырвалось у нее.

Он недовольно поднял глаза, поморщился, давая понять, что не хочет разговаривать на эту тему, потом выдавил:

— Конечно. Почему ты спросила?

— Просто так. Мне пришло в голову, что я хотела бы иметь такого отца, как ты…

— А разве я не твой папочка? — игриво заметил он и обнял ее. Олеся уперлась ладонями ему в грудь, отталкивая его.

— Хватит!

— Я вовсе не собирался… — обиженно ответил он. — Хочешь выпить еще?

— Давай немного… Только чтобы я не напилась, — предупредила Олеся, одеваясь с профессиональной быстротой и откидывая волосы на спину. Он жадно следил за ее движениями, потом вздохнул:

— Как жаль, что ты будешь здесь недолго!

— Ну, еще несколько месяцев. Успею тебе надоесть.

— Ты? Никогда.

Они прошли в столовую, уселись за стол, он налил ей вина. Спохватился, вскочил, зажег свечи, погасил электричество. Завел какой-то нудный разговор насчет того, что собирается купить небольшой домик в Версале.

— Это довольно далеко от Парижа, — объяснял он, — но для мамы будет в самый раз. Она давно хотела переселиться в местечко потише, здесь ей беспокойно…

Его мать! Эти слова как громом поразили ее. Она давно обдумала свой план, и все вроде укладывалось в схему, но вот мать… Это была непредвиденная сложность. Она ее не предусмотрела. Олеся заволновалась, и он заметил это.

— Что такое?

— Да ничего, просто так… — Она пожала плечами. — Домик в Версале? А где она живет сейчас, твоя мама?

— Недалеко от тебя, на бульваре Распай. Ей там не нравится, очень шумно по ночам.

— Да, действительно… — пробормотала она. — А сколько лет твоей маме?

— Семьдесят девять лет.

— О, совсем старушка… — вздохнула она. — Как же она будет там жить одна?

— Она и здесь живет одна, — возразил Борис. — У нее есть горничная, весьма приличная…

— То есть?

— Ну, она услужливая, опытная и не слишком молодая. Мать не любит молоденькую прислугу, непонятно почему. Жермен тридцать пять лет.

— Наверное, твой отец когда-то любил молоденьких горничных? — предположила Олеся. Сама она в это время думала о своем. Горничная тридцати пяти лет, видимо, сильная, раз занимается физическим трудом… Это еще больше усложняет дело. Боже мой, почему она в Париже должна делать такую работу, а Саша в Москве не желает даже пальцем пошевелить, чтобы сделать меньшую?! И она злобно спросила:

— А горничная поедет в Версаль с твоей мамой?