Трудно допросить собственную душу

Она стряхнула его руки одним движением плеч, уселась за стол, положила себе салату… Борис, немного обескураженный, сел напротив, внимательно посмотрел на нее. Олеся ела, не поднимая головы, и он пошутил:

— Ты приходишь сюда утолить голод?

— Разумеется, — холодно ответила она. — Ты ведь тоже утоляешь голод? Только другой.

— Но мне неприятно думать, что я значу для тебя не больше, чем этот салат, — заметил он.

— Салат вкусный. И не переживай, ты все-таки значишь для меня капельку больше.

— Капельку? — переспросил он, не поняв, и она серьезно ответила:

— Вина налей.

— А, капельку вина… — кивнул он, придвинул ей бокал. — Ты сегодня торопишься?

— Завтра съемка.

— Останешься на ночь?

— А ты? — Она отпила сразу половину бокала. — Тебе не надо ехать туда?

— Домой? Нет, сегодня я как раз свободен… Мне очень рано назначена встреча. Я думал, мы как следует повеселимся, потом, если хочешь, сможешь остаться здесь на ночь.

Олеся пожала плечами.

— Ты согласна? — с надеждой спросил он.

— Ладно, — процедила она, снова принимаясь за вино. — Только одно условие — к часу ночи я должна быть в постели.

— Хорошо, я понимаю… Может быть, куда-нибудь сходим?

Но она покачала головой, ей совсем не улыбалось показываться на людях с этим жирным типом. Деньги у Бориса были, но что такое выглядеть шикарно, он понятия не имел. Совершенная заурядность и серость! Она сразу представила себе, как повел бы себя в Париже Саша, если бы у него были деньги этого типа, и его особняк в Пасси, и эта квартирка в Клиши! «Деньги у нас будут, — пообещала она себе. — Ему надо только протянуть руку…» От воспоминаний о Москве она сразу погрустнела, и Борис заметил это.

— Птичка, ты какая-то усталая… Что случилось?

— Небольшие неприятности, — ответила она. Он сразу напрягся. «Думает, я сейчас попрошу денег! — сообразила Олеся. — Мудила…» Она отложила вилку, допила вино и пояснила, успокаивая его: — Это связано с моей работой, ты ничем не можешь мне помочь. Знаешь, давай никуда не пойдем, просто завалимся спать!

Глаза у него заблестели. Она знала, что обрадует его таким заявлением. Он предлагал ей развлечься только для того, чтобы соблюсти приличия, а на самом деле ему было жалко выкладывать деньги на посещение дорогого ресторана, театра или шикарной забегаловки, куда приходят просто так, показаться на людях…

— Малышка, я в восторге! — ответил он. — Я так по тебе соскучился! Давай ляжем сейчас, потом еще выпьем!

Они встали из-за стола, и он провел ее в спальню — шикарную спальню, обставленную явно его женой. Олеся хотела бы посмотреть на эту женщину, которая обила стены бледно-зелеными штофными обоями, застелила постель шиншилловым покрывалом — безумно дорогим покрывалом, Олеся видела нечто подобное в одном салоне на съемках, и ей сказали, что оно стоит столько же, сколько квартира в хорошем районе Москвы. При виде этого покрывала она сжимала зубы… «Говно! — рычала она про себя. — Я за полгода получу двадцать пять тысяч долларов, а этот мудак стелет их на постель!» Она часто ругалась, после того как попала в Париж и стала сравнивать уровень жизни. Это сравнение было просто невыносимо! То, за что в Москве люди отдавали половину жизни, здесь давалось просто за то, что те же самые люди шевелили ногой!

Борис не дал ей много времени на злость и раздумья — он любил все получать быстро. Свет он выключил, чтобы не демонстрировать свои жировые складки, и через секунду она уже ощутила тяжесть его тела… Он сопел, сжимал ее почти бесплотные бедра, закусывал мочки ее нежных ушей, дул ей в шею… Ему ужасно нравилось, что у нее почти нет груди, и он шептал ей это каждый раз, иногда переходя на французский, но она его почти не слушала, поворачивалась послушно и быстро, как заведенный автомат, а в мыслях было только одно — когда все это кончится?! Но Борис мучил ее обычно по целому часу, и к концу этих упражнений она была совершенно вымотанной. В этот раз все длилось еще дольше — он придумал новую позу: она должна была сесть сверху на его жирные бедра, упереться ногами в стену и подпрыгивать, скрипя зубами от злости. Однако это его быстро утомило, он тяжело вздохнул и попросил передышки.

Она лежала рядом с ним на постели, слушая его загнанное дыхание, и чуть не плакала — знала, что сейчас он попросит помочь ему возбудиться. Эту «помощь» она ненавидела больше всего!

— Кошечка, дай мне ручку… — обморочным голосом сказал он и нашел ее холодные тонкие пальцы. Прижал их к своему волосатому животу, заставил спуститься ниже. Она отключилась от происходящего, лежала, как настоящая Снегурочка, холодная, бесстрастная, и чувствовала, как он отчаянно манипулирует ее рукой. Наконец он не выдержал, сел, притянул ее голову туда, где уже была рука.

— Нет, — быстро сказала она, отводя губы, — нет, прошу тебя!

— Малышка, ты совсем не понимаешь, в чем прелесть… — шептал он. — Это же очень просто, так просто…