— И правильно. Незачем рассказывать все, — похвалила его Лиза. — Ты и так уже достаточно болтал. Скажи спасибо, что мне все рассказал, я тебя не выдам.
— Не выдашь? — Его глаза наполнились слезами. — Лиза, я ведь не виноват, я не хочу в тюрьму! Я не хотел ее убивать! Ты бы на моем месте тоже не выдержала! Это она виновата, пистолет на меня навела! Хотела выстрелить! Я оборонялся!
— Знаешь, давай не будем об этом! — попросила она. — Иначе я снова сорвусь… Не могу об этом думать! И не верю, что ты это сделал! А может, ты соврал, а?
— Сама сказала — не будем больше об этом, — мрачно ответил он. — И я тебе не врал. Я вообще тебе не вру. Даже самому смешно.
— Ну-ну… — вздохнула она. — Значит, закончили эту тему. Попробую забыть. Во всяком случае, можешь не бояться, что я пойду в милицию и стану капать на тебя. Сама нечиста — часы-то украла! А потом… Если свидетельствовать, то уж против вас обоих.
— Против кого? — Он поднял глаза. Черные, влажные, со слипшимися длинными ресницами, они были совсем девчоночьими, детскими. — Ты это про кого говоришь?
— Про вас с Олегом, — пояснила Лиза. — Я уже столько скрыла от милиции, что просто глупо туда идти. Мне самой страшно, что будет, когда все это вылезет наружу. За молчание ведь тоже сажают…. Что мне делать?
— Откуда я знаю, — ответил он неожиданно злобно. — Во всяком случае, молчать ты будешь не из-за меня, верно? Из-за него! Так какое мое дело? Я тут вообще сбоку припека!
— Ты чего разорался? — добродушно удивилась она. — Нервы не в порядке? Главное — буду молчать, а уж все остальное на моей совести. И почему я вечно страдаю за других?
— Ну, из-за меня ты можешь не страдать! — фыркнул он. — Иди, доноси! Главное — про него молчи!
— Это почему — главное? — удивленно переспросила Лиза. — Ты свой польский гонор брось! Или… О господи! Ну ты как ребенок! Ты что, ревнуешь?!
— Нужна ты мне… — грубо и неловко ответил он, и Лиза почему-то сама покраснела. Отошла к окну, прижимая ладони к горячим щекам, и зажмурилась. Постояла так немного, чтобы успокоиться, хотя при этом твердила себе, что все это страшная чепуха, что мальчишка запутался, сошел с ума, что его надо немедленно выгнать. Но вместо того чтобы сделать это, она, не поворачиваясь, быстро заговорила:
— Знаешь, не надо так убиваться. Матери, они странные. Моя, наверное, любит меня, но не звонит мне уже месяц. А почему? Хочет, чтобы я повзрослела и стала жить своей жизнью. А как я живу? Получается такая неразбериха, что просто ужас. Я сама виновата, слишком надеялась на других. Надо было раньше взрослеть. Я, знаешь, уважаю тех, кто сам зарабатывает себе на жизнь. Но я не такая. А она хочет, чтобы я вдруг стала такой. Но ведь она сама для этого ничего не сделала! Бросают тебя одну и требуют, чтобы ты сразу поумнела. А ты начинаешь гибнуть… И кто виноват? Ей просто надоело возиться со мной, и Олегу тоже… И брату. Я всем надоела. Нельзя быть беспомощным, иначе тебя растопчут. Это я теперь понимаю. — Она похлопала себя по щекам, как будто дала несколько пощечин, и продолжала: — Ты только не расстраивайся. Может, и к лучшему, что она тебя выгоняет. Нет, не к лучшему, но ты все равно не расстраивайся. Она так, сдуру сказала такое. Сейчас, наверное, раскаивается. Она же мать! А ты тоже хорош, обижаешься. А что ты сделал, чтобы она так не говорила? Ты разве работаешь?
— Нет, — убито ответил он.
— Ну вот видишь! Значит, ей просто не под силу тебя содержать. Да еще и друг у нее появился… Она ведь тоже хочет пожить, тоже хочет быть молодой…
— Ей сорок четыре года!
— Ну и что? — резко обернулась Лиза. — Когда тебе будет сорок четыре, посмотрю я, как ты будешь цепляться за жизнь!
— Мне никогда не будет сорок четыре.
— Это почему?
— Нипочему… — ответил он и забился в угол дивана. Лиза с минуту смотрела на него, потом рассердилась:
— Ты что задумал? Придурок! Мальчишка! Сначала Любку прикончил, теперь решил за себя взяться?! Идиот! Как только тебя немножко потрепало, сразу помирать решил?!
— Я не хочу в тюрьму… — Он закрыл лицо руками и снова часто задышал — заплакал. — Я там умру! Я не хочу туда! Я не виноват!
— Ну вот, приехали… — Лиза подошла, погладила его по плечу, он капризно дернулся, отодвинулся, затих. — Никто тебя не посадит. Скажи, кто тебя видел? Ну там, у Любки?
— Двое… — простонал он. — Девочка со щенком и потом пьяный мужик… Он спросил у меня, который час, он меня запомнил!
— Скверно… А мужик был очень пьяный?
— Очень.
— Ну тогда еще не все пропало. И потом, кто тебя опознает? Ты ведь не Любкин знакомый. Да, наверное, ее уже нашли… Скверно, очень скверно… Как подумаю… — Она вздохнула. — Но пока тебя не нашли, не бойся заранее, иначе все силы растеряешь. Мать всерьез велела тебе убираться?
— Да, наверное… Он теперь будет жить у нас.
— Ее друг? — догадалась Лиза.
— Да. Чтоб он сдох! — крикнул Феликс, поднимая голову и сжимая кулаки. — Я его терпеть не могу!
— Да ладно тебе… Успокойся! Тебе надо оттуда уехать.
— Куда?