Трудно быть духом

– Товарищ старший прапорщик, а у него сейчас задница – самое

больное место…

– В смысле?

– Да чирей у него там!

– А-а! – сообразил Шматко. – А у тебя что?

Фома страдальчески простонал:

114

– Зу-уб!

– Так ты его что, за попу укусил? – простецки хохотнул старшина,

доказывая, что и сам не чужд шутки-юмора…

На экране пошли титры фильма «Два бойца». Фома недоумѐнно

наклонился к уху старшины:

– Товарищ старший прапорщик, это что? Журнал перед фильмом?

Тот невозмутимо отмахнулся:

– Альбом!. Не мешай смотреть!

Через некоторое время народу стало ясно, что вместо зарубежной

«Эммануэли» им подсунули вполне отечественный продукт. Личный

состав начал недовольно перешѐптываться. В зале послышался гул.

Евсеев встал и направился к выходу. Старшина вскочил:

– Так! В чѐм дело?! Что за шум в зале?! Евсеев, а ты куда?

– Товарищ старший прапорщик, вы же обещали классику

мирового кино! – обиженно сказал Евсеев.

– А это что, не классика?.

– Так вы говорили «Эммануэль»… Эротика…

– И здесь будет эротика… Знаешь, как наши немцев драть будут! –

под смех в зале объяснил Шматко. – Иди на место! Никто никуда не

уходит! Прохоров! И ты садись! Тоже небось на выход намылился?!

– Да не могу я сидеть, товарищ старший прапорщик! – пробурчал

тот.

– А, да! – вспомнил Шматко. – Ты ж у нас в попу раненный!.

Тем временем на экране своим чередом шли «Два бойца». На них

никто не обращал особого внимания. Потому как настрой на эротику

предполагал совсем другое отношение. Рядовой Гунько шепнул соседу:

– Прикинь, Сокол, как старшина нас развѐл… Блин! По

тридцатнику за эту лабуду!

– Тихо, Гуня, не мешай! – шикнул Кузьма.

Но тот не унялся:

115

– Да что ты хрень эту древнюю смотришь!

– Заткнись, говорю! – отмахнулся Кузьма.

В зале зазвучала «Тѐмная ночь» в исполнении Бернеса. Гул в зале

сам собой поутих. «Древняя хрень» вдруг зацепила за живое… Всѐ же

классика есть классика…

На рабочих совещаниях полковник Бородин обычно скучал. А на

совещаниях с замом по воспитанию ему откровенно хотелось спать.

Тем более что, как правило, майор оживлѐнно порол чушь.

– …Плюс к этому на казармах надо написать «Слава Российской

армии». Можно и на штабе что-нибудь написать. В общем, Павел

Терентьич, в этом году для усиления патриотического воспитания нам

надо ещѐ кубометр пенопласта, краска… краски побольше… бумага…

Бородину надоело невнятное бормотание, и он перебил майора:

– Кстати, насчѐт патриотического воспитания… Вы помните, что у

нас традиционный смотр художественной самодеятельности в части

хоть один раз в год, но бывает?

Колобков полез в блокнот:

– Секундочку… Конечно, конечно! Вот у меня записано.

– Не помните, значит. Всѐ у вас по бумажке…

Колобков суетливо перелистал несколько страниц:

– Помню, помню, Павел Терентьич! Ну вот, точно! На другой

странице!

– Надо чтобы в голове было! – буркнул командир части. – Как

проводить будем?

– Я сейчас планчик набросаю, потом вам на подпись! Разрешите?

– Вот не можете вы без писулек своих…

Колобков обиженно пискнул:

– Это для порядка… Потом отчѐт оформлю!

116

– Ладно, оформляйте, – устало махнул рукой Бородин. – Так вот.

Дадим неделю, чтобы успели подготовиться. Пусть соревнуются! И

бойцам интересно будет… И мы посмотрим…

Возле закрытой двери каптѐрки с заговорщицким видом застыли

Прохоров и Евсеев. Их одухотворѐнные лица светились трагизмом.

– Ну что, открывай! – печально произнѐс сержант.

Рядовой Евсеев заколебался:

– Может, кого из «духов» припашем?

– «Духа» он потом уроет! Это должен быть ты или я! – обозначил

суровую альтернативу Прохоров.

– Не знаю! Я вообще против такого метода!

– Предложи другой!

И тут, символизируя смену концепции, у каптѐрки появился

Вакутагин. Евсеев поймал его за ремень:

– Вакутагин, двери открывать умеешь?

– Зачем спрашиваешь? – немного обиделся тот.

– Ну, я не знаю, в чуме дверей-то нет!

– Я живу квартира, двухэтажный дом! – отрезал гордый сын

чукотского народа.

Прохорову надоели этнические заморочки.

– Слушай, открой дверь в каптѐрку! – приказал он.

Вакутагин послушно взялся за ручку. Сержант похлопал его по

спине:

– Только ты со всей силы дѐргай, понял?

Исполнительный солдат рванул дверь на себя. В каптѐрке

раздался приглушѐнный вопль. В коридор вынесло младшего сержанта

Фомина с ниткой, торчащей изо рта. Он пробежал пару шагов и

затормозил, невнятно выкрикивая:

117

– Твою мать! Это ж больно! Объяснял же, резко надо! – Его взгляд

упал на Вакутагина. – Тундра, ты, что ли, дѐргал?! Ну, вешайся!

Прохоров с глубоким сожалением пробормотал:

– Тихо, тихо… Это я приказал!

До Вакутагина, наконец, дошла суть происходящего.

– Товарища сержанта зуб оторвать хочет?! – вежливо спросил он.

– Товарища сержанта башку тебе оторвать хочет! – невежливо

взвыл Фома, хватаясь за зуб.

– Покажите зуба! – попросил Вакутагин.

– А ещѐ что тебе показать?

– Больше ничего… только зуба. Моя знает, как лечить! Моя оленям

зубы лечит!

Прохоров недовольно буркнул:

– То есть, по-твоему, товарищ сержант – олень?!