Трудно быть духом

добрался до своей койки. Поблизости торчал Мишка Медведев. По

случаю неожиданного прихода высокого гостя – в одном сапоге.

В казарме стояла мѐртвая тишина. Никто не двигался…

И тут до рядового Кабанова дошло, что коллектив просит у него

прощения за ошибку! По-военному, но искренне. Он отвернулся, пряча

повлажневшие глаза. Медведев полушѐпотом подсказал:

– Скажи «вольно»! Загнѐмся торчать!.

Рядовой Соколов с другого конца коридора тоже шепнул:

– Кабанов… Вольно!.

Вернувшийся в коллектив «дух» немного порозовел от смущения

и негромко буркнул, прощая всех:

– Вольно…

Майор Колобков любил поговорить по душам с личным

составом. Личному составу эти разговоры были на фиг не нужны. Но

возражать Колобку никто не отваживался. Старшина второй роты сидел в

кабинете напротив майора и мучился, отвечая на дурацкие вопросы.

– Ну… как служба?

– Спасибо, помаленьку…

– Что новенького в роте?

– Спасибо, ничего…

– Молодых не обижают?.

– Фактов неуставных взаимоотношений не зафиксировано…

Колобков ехидно переспросил:

– Ага… Стало быть, они есть, но просто не зафиксированы?

– Обижаете, товарищ майор…

111

– Шучу…

Покончив с обязательной частью разговора, Колобок перешѐл к

произвольной:

– Я вот чего тебя вызвал… У тебя как с патриотическим

воспитанием?

Старший прапорщик Шматко, не моргнув глазом, заверил:

– У меня всѐ в порядке, товарищ майор!. Воспитан!. В духе, так

сказать!.

– В этом я не сомневаюсь… А вот бойцы твои как воспитаны? На

«Терминаторе»? Или на «Офицерах»?

– Ну-у… Не знаю. Я-то сам телевизор редко смотрю, – ловко

уклонился Шматко.

– И правильно делаешь! – неизвестно почему обрадовался

майор. – Нашему телевидению давно пора яйца оторвать! Крутят

порнуху американскую. Своими матрицами все мозги молодѐжи

запудрили! А исправлять приходится нам. Согласен?

– Товарищ майор, что-то я не пойму…

– Короче! – пояснил Колобков. – Я тут фильм заказал… Завтра

привезут. Организуй своих бойцов. Надо чтобы все посмотрели!

Старшина вяло поинтересовался:

– А какой фильм?

– Хороший! «Два бойца»! Классика, можно сказать, мирового

кинематографа! Собери по тридцать рублей…

– По тридцать?! – обалдел старший прапорщик.

Колобков с энтузиазмом потѐр руки:

– Вот и я удивился, что дѐшево! За такой фильм!

Шматко попытался соскочить с крючка:

– Товарищ майор, а если они не захотят? Кино – дело

добровольное…

Но от Колобка ещѐ никто, кроме жены, не уходил.

112

– Вот мы и посмотрим, как ты своих бойцов в духе патриотизма

воспитываешь! – сурово припечатал он, явно намекая на штрафные

санкции…

Ссориться с заместителем командира было делом хлопотным.

Старшина второй роты против ветра… вообще ничего делать не любил.

Поэтому он построил бойцов и сказал речь:

– Товарищи солдаты, в предстоящие выходные в части будет

демонстрироваться художественный фильм! Впервые на киноэкране

нашего клуба! Классика мирового кино! Желающие посмотреть должны

сегодня сдать по тридцать рублей! Кто желает, выйти из строя!

– Товарищ прапорщик, а какой фильм? – спросил кто-то. Видимо,

сильно умный.

Шматко тоже идиотом не был.

– Я же сказал, классика мирового кинематографа! Ну?! Кто

желает?

– Нет, ну товарищ старший прапорщик, скажите, как фильм

называется? – подал голос младший сержант Фомин.

– Как называется, как называется… Какая разница! Ну, допустим,

«Эммануэль»

называется…

–

высказал

старший

прапорщик

предположение.

– Что, правда «Эммануэль»? – поразился сержант Прохоров.

– Я же сказал, классика! – ускользнул от прямого ответа Шматко. –

Ну, кто желает?

Вся рота сделала шаг вперѐд. Старшина вспомнил про

патриотическое воспитание и пробурчал:

– Кто бы сомневался!.

На вечерний просмотр классики народ прибыл организованно.

Солдаты второй роты под руководством старшины расселись по

местам. Сам вдохновитель приобщения к искусству энергично

покрикивал:

113

– В проходах не толпимся! Чего стали?! Садимся! Мест хватает!

Наконец все, кроме него и сержанта Прохорова, разместились.

Шматко, на всякий случай, пересчитал личный состав. Прохоров

продолжал скромно стоять рядом, прислонившись к стене.

– Двадцать шесть, двадцать семь… – пробормотал старшина. –

Прохоров, чего встал? Садись!

– Я постою, товарищ старший прапорщик, – негромко ответил

сержант.

Шматко возмутился:

– Что значит «постою»?! Ты что, весь фильм стоять будешь?

– Товарищ старший прапорщик… На «Эммануэль» не только он

стоять будет! – брякнул рядовой Евсеев.

Рота дружно захохотала. Старшина рыкнул:

– Отставить! Отставить смех, я сказал! – Он дождался, пока бойцы

успокоятся, и добавил: – А ты, Евсеев, ещѐ что-нибудь вякнешь… Сам у

меня вместо Эммануэли будешь!

В зале снова раздался громовой хохот. Перекрикивая смех,

Шматко скомандовал в окошко киномеханика:

– Давай! Начинай!

Свет в зале погас. Старшина присел с краю, рядом с младшим

сержантом Фоминым, и шепнул:

– Прохоров, ты долго там маячить будешь?! Давай, бросай куда-

нибудь свою задницу!

Фомин негромко промычал, держась за щѐку: