Троеточие…

– Сырая. Режется отлично и что на срезе делает, если водой не залить?

– Синеет! – восторженно прошептала Людка.

– Я надеюсь, там ничего криминально подсудного? Государственные тайны не продавай… – Ксюха выдержала паузу, – …задешево.

Людка заговорщицки подмигнула:

– Секретный чертеж паркетно-шлифовальной машины я унесу с собой в могилу. Это так. Надо в образовании недочеты подправить.

Ксеня крепко обнимет на прощание племянницу:

– С богом, деточка! Эти края для нас как родные. Пусть тебя любят там так же, как меня. Даже больше.

Людка всхлипнула. Ксеня божественно дорого пахла заграничными духами, цветочным мылом, и даже горячее спиртовое дыхание после Жениного абрикотина было сладковатым.

Людка пошла в комнату снять парадную вязанку, чтобы не намочить рукава на мытье посуды. Из кармана выпала бумажка – Людка наклонилась и всхлипнула. Ее тетка-бабка умудрилась незаметно сунуть ей в карман двадцать пять рублей. Ну, теперь и ехать не страшно.

– Владивосток, на седьмое, – отчеканит Людочка и запихнет в прорезь окошка пачку десятирублевок с пригоршней мелочи и студенческим. Кассирша пересчитает деньги, раскроет студенческий и пошевелит губами, читая: – Канавская Людмила Иосифовна?

Людка готова была рухнуть в обморок: «Неужели заметила?»

– С вас еще пятьдесят копеек за билет…

Когда Тося в гостиничном номере Владивостока увидит ее штамп «дневное» вместо «вечернего», он не поверит своему орлиному зрению и поднесет студенческий к глазам:

– Но как?

– Чинкой и картошкой, – гордо ответит жена «декабриста».

– Ювелир! – присвистнет Верба.

– Это наследственное – от бабок. Одна – художница, вторая – шахер-махер.

– А твоя – кто из них?

– Женя? Никто. Просто железный тиран из бухгалтерии, не то что сестры…

Людка поселилась в дешевой гостинице – Толик заходил в Совгавань примерно раз в неделю.

А на Мельницкой появился новый ритуал. Людка писала каждый день и, несмотря на то что письма шли чуть больше недели, приходили они ежевечерне. Нила торжественно перечитывала их вслух в конце ужина, за чаем. Иногда, если содержание письма было не слишком горьким, а Людка ведь в одиночестве в чужом холодном городе люто тосковала по дому, на чтения приглашались особо приближенные дворовые мадам, вроде Любки-морячки или Полины Голомбиевской.

«Мамочка, напиши, пожалуйста, рецепт блинчиков, не Жениных налистников, а твоих, простых. У меня тут плитка маленькая. Хочу Тосю удивить…»

– Налистники ей чем не угодили? – хмыкнула Женя. – Ей же двадцать! Как можно не уметь оладьи жарить! Она что, в лесу жила?

– А моя мама рассказывала, что вы, мадам Косько, вообще ничего не умели, и ваша мама вместе с тетей Ирой и тетей Ривой вам рецепты слали. Хотя вы тоже жили.

– Так мама никого к плите не подпускала! И вообще, мне было восемнадцать, и голодно!

– А у нее там прямо московский гастроном! Это у вас порода такая – поздно на кухню приходить.

– Ой, – презрительно покосилась Женя, – кто бы говорил! Травоядная, ты что, кроме салата с огурцами, готовить умеешь? Яблочко порезать?

– Ша! Тишина в избе-читальне! Вы будете слушать дальше? – зазвенела Нила и продолжила: – «А в магазинах здесь странно. Морская капуста, а обычную вообще не найдешь и, мам, специально для тебя – в мясном продается козлятина!» Так и написано: «Представляешь, вяленый козел…»

Бабы прыснули от смеха.

А Люда, впервые увидев витрину, просто хохотала до слез. Местные деликатесы ей показала Надя. Первая и единственная дальневосточная подружка – ровесница из Керчи, с похожей историей. Она приехала еще в прошлом году к своему любимому и за три месяца развила бурную деятельность. Вместе с Людой они не только ходили смотреть на козлятину, но, по выражению Надьки, еще за ней убирали. Она быстро сообразила, что жить в гостинице – это выброшенные деньги, а уходить в съемную комнату – еще хуже, и устроилась горничной сразу по месту жительства. Женщины, тем более молодые и сильные, были, мягко говоря, в большом дефиците. И вакансий в гостинице – с десяток. Так Надя получила бесплатное жилье и карманные деньги. Там они с Людочкой и познакомились, прямо в номере.

Люда читала письмо, когда дверь сначала подергали, а потом в нее постучали. Она на автомате крикнула:

– Занято!

За дверью раздался заливистый женский смех:

– Мне только спросить! – крикнула Надя. Теперь уже Людка, захлебываясь от совершенно дурного детского смеха, до слез, открыла дверь и увидела красивую здоровенную горничную с полным боевым макияжем.

А после того, как Людка пару раз вызвалась ей помочь прибрать, они стали подругами.

И когда Тося придет домой – Людка торжественно угостит его блинчиками с маминым вареньем и объявит, что устроилась на работу горничной, а на следующий приезд мужа потухшим голосом скажет, что уволилась, и опять нахлебница…